Сны Флобера

Оресту послышался хрипловатый голос Марго: она упрекала, смеялась, ворковала. В его сознании проплывали картинки прошлого, которые возникали непроизвольно: вспыхивали и гасли. Орест посмотрел на себя глазами Марго (его давняя привычка) и тотчас услышал: «Я приложила немало сил и терпения, чтобы приноровить его к себе, приручить, облагородить… Он представлял собой коктейль из несовместимых ингредиентов: невежества и природного ума, наивности и мужской страсти, нежности и раблезианской грубости… Я пресытилась этим напитком… Когда Орест брался за карандаш, чтобы нарисовать меня, с ним происходили удивительные метаморфозы… Его взгляд приобретал глубину и отрешённость… Он был изменчивым, словно оборотень. Я не знала, когда он прикидывается, а когда серьёзен; его гримасы, вводили меня в заблуждение… Он такой разный, что не знаешь, где его лицо, а где личина.

— И ты разная, — как‑то сказал в ответ Орест. — На кафедре ты иная, чем дома; в постели третья…

Он лукаво улыбнулся.

— Вот какой ты хитрёнок — лисёнок!

Я запустила руку в его волосы, теребила… Желание подкрадывалось незаметно, как тать. Порой это случалось во время чтения вслух какой‑нибудь книжки. Он просил меня почитать что‑нибудь изысканное, что‑нибудь из жизни хэйанских аристократов. Это служило для меня эротическим сигналом. Я нарочно противилась, зная, чем может всё это завершиться, и всё же соглашалась. Он доставал с полки книгу в чужом переводе. Я долго перелистывала страницы в поисках интересной главы, потом читала, как читают на ночь сказки детям: «…Желая узнать о состоянии принцессы из павильона Глициний, Гэндзи отправился в дом на Третьей линии, где был встречен прислужницами. «Она явно избегает меня», — с горечью подумал он, но, постаравшись взять себя в руки, принялся беседовать с дамами на разные отвлечённые темы. Тут и пожаловал принц Сикибукё. Узнав, что в доме изволит находиться господин Тюдзё, он пожелал увидеть его. Украдкой поглядывая на своего собеседника, всегда пленявшего его нежной прелестью черт, Гэндзи думал: «Будь он женщиной…» Разумеется, у него были причины испытывать к принцу особенные тёплые чувства, и, пожалуй, никогда еще он не беседовал с ним столь доверительно. «Что и говорить, редкая красота!» — думал принц, любуясь непринуждёнными изящными движениями Гэндзи. Далёкий от мысли, что видит перед собой будущего зятя, он предавался сластолюбивым мечтаниям: «Ах, будь он женщиной!..»

Орест, мой мальчик, охваченный желанием, внезапно вспыхивал, как сухой мискант на осеннем ветру. Книга выпадала из моих обессиленных рук…»

Вдруг голос Марго исчез за грохотом встречного поезда. Орест очнулся от минутного наваждения. Он представил, будто Марго передвинула каретку пишущей машинки, зевнула.

Напротив него сидела всё та же скучающая девушка, с колен которой упал журнал. Она не спешила наклониться за ним. Журнал как бы ненароком, случайно соскользнул с колен. Впрочем, её уловка не увенчалась успехом: Орест не обращал на девушку внимания.

Он продолжал сидеть в отрешённости. Поток мыслей мчался, словно трамвай без вагоновожатого, переходящий с одних путей на другие. В отражении на стекле он заметил взгляд своей попутчицы. Ему даже показалось, что она угадала его мысли и, таким образом, стала невольной свидетельницей его воспоминаний.

Орест никогда не задумывался о том, как могла бы выглядеть Марго в ранней молодости, но сейчас в какой‑то момент — то ли свет от мелькнувшего ночного фонаря упал на лицо его попутчицы, некрасиво исказив её черты, или что‑то другое, — образ этой невзрачной девочки совместился в его сознании с образом покинутой Марго.

Вскоре девушка вышла с чужими стихами в голове: «…Или возьмут меня в жёны, или возьмут… Нет, похоронят. Или буду петь я, или петь… Нет, не песня. Уже склонила колени, склонила… да призадумалась: что за песня такая моя, и все у колен твоих, у колен. Стоит да качается, тень качается мимо да в профиль. Нет, не возьмут меня в жёны, не возьмут. Вот и ночь настала, ночь, в окнах все месяцы, только провода все гудят, все гудят, все над городом… Или возьмут меня в жёны?»

Куда побежит повествование — вслед за незнакомой девушкой, чья память сохранила кое — какие слухи о персонаже, или за мыслями Ореста, или Флобера, везде сующего свой влажный нос и бесстыдно помечающего мочой, задравши лапу, страницы романа?..

Если вектор жизни Ореста ускользал под звуки колёс в тёмное пространство, в какое‑то будущее, по ту сторону ветра, то вектор жизни Марго замыкался в настоящем времени — о нём напоминали только ночные выкрики с крыши её дома напротив городской тюрьмы: «Дима, я тебя люблю! Дома всё хорошо, не волнуйся! Адвокат сказал, что скоро дадут свидание, Витька передаёт привет, будь умничкой. Крепись!»