Сны Флобера

В этот день она отварила картошку, пожарила рыбу и сварила уху. Орест натаскал из колодца воды, нарубил дров во дворе. Обычно такую работу помогал делать какой‑нибудь солдат, но сейчас полк уехал на учения. Они поселились в старинном одноэтажном доме, бывшей конюшне из красного кирпича, перестроенной под квартиры. Этот дом был на четыре семьи — по две квартиры с торца здания с отдельным входом.

Раскрасневшийся, голый по пояс Орест вошёл в дом с охапкой дров, положил у печки. От него пахло потом. Его запах заполнил комнату, защекотал ноздри. Злата налила в умывальник теплой воды, подала чистое полотенце. Румянец заливал его щёки. Она усадила его за стол, любуясь, как он уплетает приготовленный ею ужин из пойманной рыбы. Жар не спадал. Она потрогала его лоб рукой. Он пылал. Злата обеспокоилась, принесла градусник из аптечки, засунула ему под мышку, велела сидеть смирно. Орест был квёлым и усталым. Через пять минут она вынула запотевший градусник. Ртутный столбик подкатил к отметке 38 градусов.

— Да тебя лихорадит, мальчик мой! Сейчас я тебя уложу в постель.

Она пошла в комнату, застелила диванчик свежей простынкой, сменила наволочку на подушке, вынула из шкафа клетчатый плед. В комнате по углам собирался сумрак. Тьма надвигалась, как полчища пауков, пеленала его в удушливый кокон. Перед глазами Ореста кружили желтые мотыльки. Они быстро — быстро двигали крыльями и, попадая в сети пауков, конвульсивно бились в попытке вырваться на волю. Девушка помогала раздеться мальчику, стащила кирзовые сапоги. Его ноги пахли.

Пока он укладывался в постель, Злата пошла на кухню, приготовила липовый чай и таблетки. Мальчик уже засыпал, его лоб и грудь покрылись испариной. Злата приподняла его за плечи, дала выпить таблетки. Орест моментально уснул, выпростав руки наружу. Вдалеке проезжал полуночный пассажирский поезд, он ехал медленно, словно его колёса увязали во сне Ореста, во сне гарнизона, во снах детей на плечах пассажиров. Из темноты сверкнули два горящих кошачьих глаза. Ночь ощетинилась, фыркнула. Поезд подъезжал к станции, люди на вокзале оживились, стали выходить на перрон. Станционный смотритель с фонариком встречал пассажирский. Заскрипели, захлопали железные двери, вышли проводники. Люди с вещами стали подниматься в вагон, занимать свои места и укладываться спать. Колёса застучали, всё громче и громче, вагон задрожал, Орест кутался в плед, его знобило…

* * *

Солнечный свет упал на спящего мальчика — с него сползло на пол одеяло, обнажив грудь и колено. Его рука как бы потянулась за каким‑то предметом. Злата хотела поправить одеяло, но задержала взгляд на фигуре: свет создавал форму законченной картины. Она взяла бумагу и карандаш, покоившиеся до сих пор на большом круглом столе с тремя ножками. Злата присела на гнутый стул, который стоял против мольберта со вчерашнего дня. Спящий мальчик возникал из сочного солнечного воздуха. Её карандаш делал набросок: кушетка, обои, обнюхивающий пальцы мальчика чёрный кот — вот к кому тянется его рука!

В её воображении возник цикл картин с одним персонажем. Эта картина будет называться «Спящий мальчик в солнечном распятии». Затем появятся «Обнажённый в ирисах», «Фигура под зонтом» на берегу залива, «Играющий в карты» всё на той же стариной кушетке с валиками по бокам и высокой спинкой и другие.

На всех картинах будет рука, тянущаяся к чему‑то неведомому, может быть, к зрителю, находящемуся по ту сторону картины. Персонаж будто ощущает присутствие зрителя, отчего между ними возникает близость, родство.

Непрерывная линия света очерчивает обнажённую, слегка угловатую и асимметричную фигуру. Небольшой квадратик картины преобразуется в пространство, где рождается всё сущее из одного жеста. Через отражённое небо в застывшей болотной воде перешагивает обнажённый мальчик, занеся ногу, разбивает вечность и даёт начало времени.

Выступающая из тумана фигура привлекает взгляд сильней, чем ярко освещённый предмет. Кажется, что эта пристальность к миру вещей и явлений вовлекает зрителя в сосуществование, в однобытие с одиноким ирисом, к которому прикоснулась рука персонажа, с водой, с воздухом…

Как возникает событие в картине, где нет фабулы, где движение — только тень от ибиса, пролетающего над водой? Её картины выросли из одного жеста сонного мальчика, прикоснувшегося рукой к сновидению…

* * *