Сны и камни

Захлебывающемуся напряжением городу снов не выжить без подземелий, сердцем которых является барабан. Его ритм завладевает душами гостей, терзаемыми печалью, тоской и яростью. В оглушительном грохоте ярость взрывается красным, тоска — зеленым, а печаль — голубым. Всякий купивший билет вправе ожидать, что на него снизойдет озарение. Но с порога погружается во мрак. Вся заполнившая подземелье толпа жаждала озарения, и каждый принес собственную тьму. Она выплескивается через зрачки и затопляет все помещение вместе с бутылками за стойкой бара, вульгарным макияжем, сотнями нарядов, отчаянно пытающихся привлечь к себе внимание. Вспышки прожекторов выхватывают из мрака отдельные гримасы и жесты, на мгновение являя миру их странность. На самом деле тут и барабана-то нет. Его приходится заменять пластинкой, вращающейся на механической тарелке граммофона, — всем это известно, и всем наплевать. Истинная душа этого пространства — собственно барабанный бой. Он не приглушит пульсирование крови в висках и не умерит ни настоящую радость, ни тоску, ни печаль, зато пригладит гримасы и смягчит жесты. Тяжесть тает, танцующие обретают легкость, о которой в другом месте и мечтать было нечего. Любовь, скрытая в барабанном бое, невесома настолько, что может быть только своей тенью, нисколько не обременяющей душу. Непрочной, как звук, и, подобно звуку, не желающей ни выбраться наружу, ни сохраниться на потом. Оттого пары, выскальзывающие в какой-нибудь из соседних залов — банкетный, ритуальный или судебных заседаний, — вынуждены обходиться без любви.

Но без любви у спящих недостает сил досмотреть сон. А уж тем более проснуться. Они, как умеют, ищут выход из положения. Покупают галстук на резинке, который легче сорвать, если воротничок врезается в шею и голова раскалывается от боли. Покупают таблетки от головной боли, которые приносят облегчение, но вредят желудку. Тогда они покупают лекарство от боли в желудке, которое вызывает боли в печени. Все зря. Словно от балласта, который тянет их к земле, они отрекаются от сердца, желудка и печени, берут под них кредиты и, нога за ногу, возвращаются туда, где рассматривали машины. Неизвестно, каким образом табуны автомобилей выбираются из магазинов. Входные двери для них слишком узки, витрины — слишком высоко расположены. Непременно поцарапаешь сверкающий кузов. Блеск новизны исчезает сразу. Чем больше машины удаляются от салона, тем хуже выглядят. Позже их встречают в городе, когда, забрызганные грязью и проржавевшие, они курсируют из конца в конец его, с неработающим сцеплением, без колес и мотора, наезжая друг на друга. Жители города снов проклинают машины и проклинают лживые посулы с рекламного плаката. На других плакатах они ищут другие, честные, обещания и смотрят сны из последних сил, выбирая самые неудачные решения, словно утопающий, который — известное дело — хватается за соломинку.

В больницах города снов хранятся всевозможные хирургические инструменты, при помощи которых грудные клетки вскрываются и закрываются легко, словно коробочки. Но люди, годами живущие без сердца и печени, со временем превращаются в злобных мизантропов, организмы их все более капризны, и операция поэтому обречена на провал. В часы посещений по больничным коридорам блуждают субъекты с бегающими глазками, прячущиеся от персонала в белых халатах и шепотом предлагающие родственникам пациентов продать необходимое — из рук в руки, без скальпелей, без операционных. Обменивают на наличные сердца, на дне которых еще осталась любовь, печень, не до конца изношенную, уверенные, что совершают главную сделку своей жизни. Потом открывают посреднические бюро или оптовые склады. Одни умирают счастливыми в конторе склада, другие вдруг падают замертво в собственном офисе, с телефонной трубкой в руке. И им тоже не помогут операционные города снов. Хирургические зажимы, так ловко останавливающие кровотечение из рассеченных сосудов, не имеют зубчиков, способных подцепить и удержать улетучивающуюся жизнь.