Сны инкуба

Конечно, благие намерения продержались у меня лишь до подхода к танцполу. И тут оказалось, что надо танцевать. На глазах у всех. На глазах у всех, а в основном эти «все» были копами. Никто не бывает так безжалостен, как копы, лишь дай им повод. Если я буду танцевать плохо, задразнят. Если буду танцевать хорошо, задразнят ещё хуже. А догадайся они, что я хорошо танцую со стриптизером, издёвкам конца не будет. И если я буду танцевать со стриптизером плохо, шуточки тоже будут… не слишком хорошими. Как ни кинь, а все клин.

Я снова стала четырнадцатилетней девчонкой, неуклюжей как колода. Но, имея партнёром Натэниела, неуклюжей быть практически невозможно. Может, в этом его работа, но он знает, как дать человеку раскрыться на танцполу. Мне только и надо было, что отбросить запреты и следовать за его телом. Вроде бы легче лёгкого, только не для меня. Спасибо, но мне нравятся те немногие запреты, что у меня ещё остались, и цепляться я за них буду до последнего.

Но сейчас я цеплялась за Натэниела. Немногое может меня напугать по-настоящему, но полёты на самолётах и танцы на публике входят в этот краткий перечень. Сердце у меня колотилось в горле, я давила в себе потребность смотреть на ноги. Ребята целый день добивались и добились, что я смогла танцевать — дома, когда видят только мои друзья. Но сейчас все уроки куда-то делись, и мне осталось лишь цепляться за руку и плечо Натэниела, вертя эти бесполезные круги, ничего общего не имеющие с мелодией и очень много общего — со страхом и неспособностью танцевать.

— Анита! — позвал Натэниел.

Я уставилась под ноги, стараясь не замечать направленных на нас взглядов.

— Анита, прошу тебя, посмотри на меня.

Я подняла глаза, и то, что он в них увидел, вызвало у него улыбку, и наполнило его собственные глаза сочувствием и лаской.

— Ты действительно боишься, — сказал он так, будто до сих пор в это не верил.

— Разве я когда-нибудь сознавалась в страхе, если не боялась?

— Точное наблюдение. — Он улыбнулся и заговорил тихо: — Смотри только на меня, мне в глаза. Ничто не важно, кроме человека, с которым ты танцуешь. Не смотри больше ни на кого.

— Звучит так, будто ты такие советы уже давал.

Он пожал плечами:

— Многим женщинам поначалу неуютно на сцене.

Я вытаращилась на него.

— Мне приходилось выступать в официальном костюме и выбирать партнёршу из публики на танец. В очень официальном, как у Фреда Астора.

Почему-то Фред Астор — не первая ассоциация, которую вызывает название «Запретный плод». Я это сказала вслух.

Его улыбка стала мягче, более ему свойственной.

— Если бы ты когда-нибудь приехала в клуб посмотреть нашу работу, а не просто подвезти кого-нибудь из нас, ты бы знала.

Я посмотрела на него вопросительно.

— Ты танцуешь, — сказал он.

Конечно, стоило ему это сказать, я тут же застыла. Как ходить по воде — если усомнишься, то не получится.

Натэниел осторожно потянул меня за руку и подтолкнул в плечо, и мы снова задвигались. Я в качестве компромисса смотрела ему в грудь, отслеживая движения его тела, будто он бандит, и у нас схватка. Смотри в таких случаях на торс, и увидишь все движения.

— Дома ты шла в ритме мелодии, а не я тебя двигал.

— Так то дома, — сказала я, уставясь ему в грудь и подчиняясь его движениям. Невероятная для меня пассивность, но сама вести я не могла, поскольку танцевать не умею. Чтобы вести, надо знать, что делаешь.

Музыка смолкла. Я протанцевала на публике целую песню! Есть!

Я подняла глаза к лицу Натэниела, ожидая увидеть на его лице выражение довольное или радостное, но ошиблась. Я вообще не могла прочесть выражение его лица. Оно снова стало серьёзным, но не только. Мы стояли, глядя друг на друга, и я пыталась понять, что происходит, и он будто хотел что-то сказать… Но что? Почему так серьёзно его лицо?

У меня было время спросить «Что случилось?», и тут заиграла следующая песня. Она была быстрой, с ритмом, и для меня уж никак не подходила. Я отпустила Натэниела, шагнула назад и повернулась, собираясь уходить, как он схватил меня за руку. Схватил и притянул к себе так сильно и резко, что я оступилась и упала бы, если бы не удержалась рукой, обхватившей его за плечо. Как-то вдруг ощутила я твёрдость его спины, изгиб его бока в чашечке моей ладони. Так близко я его держала, что мы будто сдвинулись вместе от груди до паха, и лицо его было до боли рядом. Так близко были его губы, что просто стыдно было бы не поцеловать их.

Он почти отпрянул, будто я схватила его внезапно, и так оно и было, хотя я не хотела. Потом он закачался из стороны в сторону и повёл меня за собой. И так мы пошли танцевать, хотя это не было похоже ни на один танец, который мне приходилось плясать. Я следила за его движениями не глазами, а движениями собственного тела. Он двигался, и я вместе с ним, не потому что так надо было, а как дерево подчиняется движению ветра, потому что иначе не может.