Сны инкуба

Я его окликнула:

— Ты же знаешь, Джейсон, что мне в любых отношениях надо быть сверху.

Это должна была быть шутка.

Он повернулся и ответил:

— Анита, черт меня побери, но ты действительно всегда сверху. Как настоящий мужчина, хотя аппаратура у тебя другая, но не она определяет твою суть.

И он решительно захлопнул дверь. Щёлкнул замок.

Мы остались в спальне вдвоём. Натэниел приподнялся и посмотрел на меня:

— Анита, ты не обязана сегодня доводить до конца. Джейсон прав, все дело в том, как ты меня касалась. И я знаю, что если не сейчас, то в следующий раз. Чем быстрее ты напитаешь ardeur, тем лучше будешь себя чувствовать.

Я улыбнулась ему, расцепила руки и сползла вниз, вдвинув лицо до упора ему между ног. Он сейчас не был так возбуждён, и кожа висела свободно. Я лизнула её там, где она всего чувствительнее, и услышала, как он ответил долгим вздохом. Эту свободную кожу я втянула в рот, осторожно оттягивая от тела. Она недолго была свободной, и когда она напряглась, стало можно лизнуть яйца внутри, я скомандовала:

— На четвереньки.

Он не заставил просить себя второй раз.

Я втянула яйца в рот, осторожно, по одному, очень бережно. Покатала их во рту языком и губами, пока они не стали мокрыми и скользкими. Остальное, то, что спереди, мелькало у меня перед глазами, но не в фокусе и не целиком. Голым спереди я видела его всего трижды: при первой встрече, когда создала триумвират с ним и с Дамианом, и вчера у меня в кабинете.

— Перевернись, — велела я, и он перевернулся на спину. Он лежал толстый, дрожащий, вдоль живота, торчащий, как восклицательный знак.

— Не помню, чтобы ты был такой большой, когда я в первый раз тебя видела.

— Это было в больнице, меня чуть не убили тогда. Я был не в лучшей форме.

Глядя на него, я сказала:

— Да, теперь вижу.

И я медленно потянулась к нему, приложила ладонь к его теплоте. Но я уже теряла терпение. В другой раз я бы действовала медленнее, но сейчас обхватила его рукой, чтобы круглая твёрдая толщина наполнила мне ладонь. Натэниел дёрнулся, чуть приподнимаясь над кроватью. Одной рукой я спустилась ниже, к яйцам, стала их массировать, одновременно гладя тёплую твёрдую бархатистость.

— Такой твёрдый и такой мягкий одновременно.

Я его гладила, пока у него глаза не помутнели и шея не начала дёргаться; он закрыл глаза и не видел, как я к нему нагнулась. Пока он не смотрел, я обхватила губами кончик, и он вскрикнул, когда мой рот пополз вниз. Я знала, чего я хочу — чтобы он весь оказался у меня во рту, до самых яиц, хотя бы один раз. В другой раз я бы начала, когда он был бы поменьше, а сейчас мне приходилось с трудом добиваться своего. Я научилась пропускать до глотки, потому что делю постель с Микой, и надо было либо научиться, либо отказаться от одного из моих любимых приёмов. Тренировки дали свои плоды — я втянула Натэниела в рот одной твёрдой чёткой линией, и губы коснулись верхушек его желез. Так я могла выдержать только один миг, потом пришлось подняться. Подняться, чтобы вздохнуть, выпустить влагу из моего рта вдоль твёрдого ствола его тела.

Я встала на колени у него между бёдер, и выражение его лица стоило затраченных усилий. Настолько стоило, что я решила повторить ещё раз. На этот раз я не заглатывала так глубоко, и могла двигаться лучше, вталкивая его в рот и выталкивая. Я его лизала, катала во рту, сосала, и когда он уже стонал как следует, я очень осторожно пустила в ход зубы.

— О Господи, да, ещё, ещё!

Я слезла так, чтобы можно было спросить:

— Ещё — что?

— Зубами.

Я сдвинула брови:

— Многие мужчины считают, что это больно.

— Я не из них, — ответил он, и что-то было в его тоне такое, что заставило меня снова прижаться к нему ртом. Я снова всосала его в себя, надвинула рот на ствол, не так далеко, как прежде, потом прикусила — не слишком сильно, но сильнее, чем кусала любого из мужчин, с которыми мне приходилось такое делать. При этом я смотрела ему в лицо, не слишком ли ему больно. Глаза у него стали дикими, и он сказал:

— Сильнее.

Я посмотрела на него.

— Анита, прошу тебя, умоляю, ты не знаешь, как долго я об этом мечтал.

Не мне быть покусанной, но я припомнила, что у Натэниела когда-то не было «точки останова», знака «опасно! Не переходить». Я могу сделать то, что он хочет, но мне следить, чтобы дело не зашло слишком далеко. Сейчас я, наконец, стала делать то, чего он хотел всегда — быть наверху. Над ним.

Я навалилась на него быстро и резко, и на этот раз прикусила так, что зубы сомкнулись вокруг плотной мясистой плоти. На миг во мне вспыхнул — нет, не ardeur, это проснулся зверь, и его жажда мяса, того, что зажато у меня меж зубами. Я оттолкнула его, но одновременно отпустила Натэниела, не желая повторять опыта. Однако я уже сделала достаточно, потому что он закатил глаза под лоб и извивался на постели. Руки его хватались за простыни, тело напряглось и билось.

Я подождала, пока он утихнет, хотя его глаза ещё трепетали веками, как бабочки. Когда между мигающими веками я углядела проблеск голубого, то нежно погладила его, гладила руками, и наконец глаза стали смотреть на меня, а не к себе под веки.