Сны Лилит

Может быть, у нас ничего не получается, потому что мы слишком разные? Потому что мы созданы не друг для друга, а для кого-то ещё? И в мире есть женщины, которые легко от меня забеременеют, и есть мужчины, от которых Люся смогла бы зачать? Но мы уже три года только друг с другом, и ничего хорошего из этого не вышло.

– Она сказала мне поменять гормоны, которые принимаю, – продолжает жена, – те были слишком сильные. Их вообще женщинам, у которых скоро климакс, назначают. Ну что за бред, представляешь? А я их пила. Теперь будут новые таблетки. Их не нужно пить, а просто вставлять вагинально перед сном. Так гораздо меньше нагрузка на организм, и лекарство сразу поступает туда, куда нужно. Елена Анатольевна мне всё это объяснила сегодня. Первый вменяемый врач на пути попался наконец.

Я слушаю Люсю, продолжая думать о своём. О том, что, может, и моё творческое бесплодие всего лишь следствие нашей несовместимости? Не жена ли отняла моё вдохновение вместо того, чтобы поощрять меня писать? Для неё жизнь стала практической задачей, для решения которой отсекается всё, что не способствует цели. А цель у нас одна – завести детей. И поскорее, ведь время уходит, а силы и здоровье – вместе с ним.

С другой стороны, могу ли я винить одну только жену в своей писательской несостоятельности? Пусть в моей жизни нет любви, о которой я мечтал, но разве я не должен тогда отдать своё сердце литературе?

А ещё я просто зол на неё сейчас, вот и думаю о нашем браке исключительно в мрачном свете. А она наверняка любит меня, как умеет. И считает, что для наших отношений всё делает правильно. Есть в ней спокойная уверенность, которой мне самому никогда не хватает. С этой уверенностью она кроит нашу общую жизнь и отчасти мою личную по своему вкусу и своим правилам. Ей даже в голову прийти не может, как я порой несчастлив. Вот и сейчас Люсе невдомёк, что я чувствую.

– Елена Анатольевна рассказала мне один случай. У пары не было детей пять лет. А потом она перестала принимать «Дюфастон» и перешла на «Утрожестан». И забеременела на «Утрожестане», представляешь? Ещё рекомендуют сократить частоту половых актов. Каждый день – это слишком много для качества спермы. Надо гораздо реже.

– Зачем ты выбросила корзину с его игрушками? – перебиваю я.

– Что?

– Зачем ты её выбросила? – я стараюсь говорить жёстко, но голос у меня почему-то дрожит.

– А… – она пожимает плечами, – да они всё равно уже старые, он ими не играет.

– Он ими не играет, потому что ты запрещаешь сюда приходить.

– Что за бред?! Совсем «ку-ку»?

– Никакой не бред, – я чувствую, что моя слабая атака захлёбывается. Чего я, собственно, хочу добиться?

– Ты их выбросила, потому что ты его не любишь, – говорю я тихо, глядя в стол, – у тебя злое сердце, вот что.

Люся поворачивает ко мне своё узкое, как лезвие ножа, лицо. Её глаза вспыхивают тёмным огнём, не предвещающим ничего хорошего.

– Это у тебя злое сердце, – говорит жена, – настолько злое, что ты даже не хочешь сейчас слушать важные вещи.

– Я слушаю тебя. Но зачем было выбрасывать? Теперь на помойке валяется то, чем ребёнок играл практически с рождения.

– А я тебе ещё раз говорю, что он ими больше не играет, и мы хранили дома хлам!

Гнев отпускает меня. Мне становится горько. Мне жаль себя и своей жизни. Разве может теперь что-то измениться к лучшему, если единственный, кто меня жалеет, это я сам? Странные слова: «жалость – плохое чувство». Я думаю, что это, наоборот, очень хорошее чувство. А в ком нет жалости, тот и не человек вовсе.

– Ладно, – я машу рукой, – что тут теперь говорить.

– А ты вообще не хочешь говорить о том, что у нас нет детей. Я одна бьюсь с этой проблемой. Ты даже к врачу пошёл только после долгих уговоров.

– Я делаю всё, что ты просишь.

– Потому что, похоже, это только моя беда, а ты пытаешься сделать вид, будто тебя это не касается.

– Меня касается, – говорю я трудным шёпотом. Понимает ли она меня? Что же такое разделяет нас, мешая дать начало новой жизни?

– Ты думаешь, мне легко всё это даётся?! Бесконечные хождения по врачам, страшные диагнозы, унизительные процедуры, тонны гормонов, которые я принимаю? – голос жены звучит со скрипучей нотой истерики. Как всегда, впрочем. Особенность голосовых связок. Нелепая случайность. Природа. Судьба.

– Это тебя Бог наказал, – вдруг бросаю я Люсе.

– Что?

– За то, что ты не любишь моего сына. За всё, что ты сделала ему. Бог тебя наказал, понятно? Твоё бесплодие – это твоё наказание. Так тебе и надо, понятно?! – кричу я ей.

Что-то злое и тёмное туманит мне разум. Зачем я так сейчас? Да и справедливо ли всё это на самом деле?

Люся бледнеет, потом на шее и груди у неё проступают красные пятна. Она перестаёт есть и сидит молча минуту или две. Я тоже больше не говорю ни слова. Потом она встаёт и выходит. В ванной щёлкает замок. Слышно, как течёт вода из крана. Я тоже встаю из-за стола, не в силах продолжать есть, и иду в детскую. В бывшую детскую, конечно.