Сны Николая Закусина (СИ)

Остатки дивизии сильно разбили под Берестовицей. Осталось полроты… отряд человек в сорок. Может, больше. Николай не знал точно. Он почти не спал, соображал плохо, мысли скакали отрывочно, как блохи. Каждая стычка с немцами обескровливала их. Под Волковыском укрепились в лесу остатки двадцать пятого и тридцать первого полков, а Николай с группой добровольцев выехал за снарядами.

Шоссе, всё в широких воронках от авиабомб, было завалено разбитой техникой, трупами лошадей, телегами, людьми.

«Дорога мертвецов…»

А по обеим сторонам дороги горели хаты – ярко, много.

Всплыла вдруг забытая старая мысль: «Леса-то здесь красивые. Да. Все здесь в них и полягем…»

Николай попытался вспомнить карту местности, список со складами боеприпасов. Точно был склад в Гродно. Но его уже проехали – чёрные, высокие столбы дыма он увидел ещё издалека. Горели склады с боеприпасами.

– Куда дальше? – Антипенко перегнулся через борт грузовика и постучал по кабине.

– Гродно разбомбили, – крикнул Николай. – В Лиде ещё склад был. Туда попробуем.

По пути перекусили сухарями – из еды были только они. Фляжки давно опустели и пить хотелось до невозможности. Доехали за час. И когда Антипенко снова постучал в кабину, Николай понял, что все в кузове уже увидели чёрные клубы дыма из-за деревьев.

Немцы добрались уже и сюда. Николай выругался последними словами.

– Сверху, что ли, разбомбили? – кричал Сулём. – Что теперь?

– Минск! – ответил в окно Николай. – Больше некуда. Не мог же немец и туда добраться? Далеко ведь!

Он бросил мутный взгляд на датчик уровня топлива. Стрелка на циферблате болталась между единицей и нулём. ЗИС ехал на парах бензина.

И тут сверху раздался до ужаса знакомый вой. Николай крутанул руль вправо, уходя от столкновения с перевёрнутым танком. Газанул, чтобы оторваться. Сзади на этот раз точно раздались истошные крики, и он различил:

– Воздух ВОЗДУХ!

Потом был вой. Резкий свист. И Николай запоздало вжал в пол подошвами обоих сапогов среднюю педаль. Время будто замедлилось. Он давил, что есть сил, почему-то вспомнив с досадой о том, что у трёхтонки ЗИСа, добротного Захар Иваныча, такие слабые тормоза. А у его водителей такие сильные ноги.

А потом взрывная волна подхватила машину, крутанула, ударила... и Николай провалился в тёмное забытье.

Очнулся он от того, что его тормошил Антипенко. Голову кружило. В ушах стоял звон. Николай понял, что Антипенко вытащил его из кабины. Сам Захар Иваныч лежал на боку в кювете, весь побитый, но несломленный.

Они пошли по дороге, огибая широкую взрывную воронку и держась друг за друга. Николай не видел тел Сулёма и других ребят и не стал спрашивать, где они: разбежались и спаслись – хорошо. А погибли – лучше и не знать. В голове будто церковный колокол гудел, и он не сразу заметил, как морщится Антипенко при ходьбе, но молчит, стискивая зубы.

Когда на горизонте показались дома и заборы, позади раздался зловещий стрёкот мотоциклетных моторов.

Николай уже всё понял. У наших, конечно, не было мотоциклов. Бежать было некуда. Патроны в револьвере, как и гранаты, закончились ещё в Берестовице. Их с Антипенко окружали немцы. Уже слышались грубые «Halt!» и «Hande hoch!» И Николая аж зло взяло! Так вдруг захотелось полный барабан патронов и перестрелять эти наглые, довольные рожи!

«Сколько ж я убил их? Человек пять всего? Мало! Как же мало!»

Он только вспомнил с горькой усмешкой, что так и не вступил в партию... Вспомнил, как в эти безумные дни кто-то из командиров закапывал партбилет под деревом. Говорили, что партийных и комиссаров немцы стреляли сразу, даже с поднятыми руками. А их с Антипенко, может, не сразу и убьют.

– Мы где?.. – пересохшим ртом спросил он у Антипенко, – что за город?

– Минск… – ответил тот и повесил голову…

Шофёр Николай Закусин резко затормозил перед металлическими воротами Райкома. Свет фар сквозь металлическую решётку ворот ударял в двери гаражных боксов, а шофёр, намертво вцепившись в руль, чувствовал, как закапала из носа кровь, пачкая светлые брюки. И слышал жуткий вой падающих бомб, а не сигнал гудка, который он случайно зажал пальцами, сведёнными судорогой.

Из будки выбежал сторож и заглянул в открытое окно машины:

– Николай! – он испуганно потряс шофёра, залитого кровью, уставившегося вникуда. – Николай, ты чего, очнись!

– Они победили нас, Петрович... победили, – прошептал Николай, наконец разжал пальцы и потерял сознание.

Глава 7. Ночь откровений

Петрович его в ту ночь шибко выручил. Вытащил из машины, отволок в сторожку, положил на лежанку. И машину внутрь загнал – всё честь по чести. Только в бокс не поставил, рогожей накрыл, узко было в боксе.

От крепкого, как кирзовый сапог, чая, Николай пришёл в себя, утёр окровавленный нос.

– Пей, – усмехался в седые усы Петрович, – пей. Я тудысь ещё беленькой плеснул. Что, перегрелся, поди, в своей жестянке?

В сторожке было тихо, только рядом, через дорогу, ровно гудели доменные печи родного завода. Негромко шумела вода в плотине. Раздался на улице смех случайных прохожих – и смолк.