Сны Николая Закусина

Он видел узкие металлические носилки, на которые складывали убитых советских офицеров, таких лёгких теперь, таких беззащитных. Носилки вставляли в крепления с колёсиками перед печью и отправляли тело прямо в огненное жерло. А потом другое. А потом ещё одно. Пока жадное чудовище не поглотило всех. До конца.

Он молчал, когда волна нестерпимого жара объяла его тело. Невыносимая боль сожгла мышцы, нагрев до предела застрявшие в них пули. Раскалила добела кости. Обратила в ничто. В прах.

Но и это ещё было не всё. Николай летел над концлагерем чёрным облаком, видел длинные ряды бараков и каменоломню, бараки эсэсовцев с казино и публичным домом, ворота с издевательской кованой надписью «Arbeit macht frei». Он видел деревню Флоссе рядом, в которой спокойно жили немецкие крестьяне: один курил трубку у дома, другой складывал что-то на телегу, женщина развешивала выстиранное бельё на верёвках, чуть дальше играли дети… А рядом в эту минуту страшно гибли люди. Просто за то, что они не немцы. Просто за то, что выступили против нацистов…

Всё это он чувствовал, сидя в кровати и крупно дрожа. Николай прекрасно понимал, что где-то там, в каком-то из миров, была страшная мировая война. И неизвестно, победил ли Советский Союз этих чудовищ в сером и чёрном, неизвестно, выжили ли родители и Галинка… Где-то там, в каком-то из миров он умер. Безвозвратно. Погиб в концлагере вместе с ребятами. И никто никогда не узнает, как они погибли, не заплачет над ними и не вспомнит их. И никому на свете это не объяснить.

Напуганная Ольга всё кутала его в одеяла, набросила сверху шаль и полушубок. Обняла, гладя по голове, и баюкала, шептала что-то успокоительное.

А в глазах у Николая был чёрный пепел. И горькие слёзы всё катились и катились по его щекам.

* * *

Он в тот день старался ни с кем на работе не разговаривать: сложно было после такого изображать весёлое выражение лица. Прошёлся по боксам, раздал поручения бригадам, проверил работу механиков. Потом заперся в кабинете с документами, но как ни пытался на них сосредоточиться, приходилось читать по пять раз одно и то же. А руки дрожали, как у горького пьяницы.

Когда на стол упала чья-то тень, он поднял взгляд и подскочил, уронив стул. Напротив стояла та самая женщина, что спасла его от бандитов два с половиной месяца назад. Винтовки при ней не было, но куртка была та же самая — дутая, из тридцать шестого года.

— Ты! — он ткнул в неё пальцем. — Чего ты от меня хочешь? Почему я тебе так важен?

— Ты видел во сне, всё, что с ним случилось, — тихо ответила она. — И я видела, когда узнала эту историю. Видела точно так же, как и ты. Всё, до последнего вздоха.

— Это ты из того мира! — догадался он. — Вот откуда ты всё знаешь! Вот почему ты знаешь, что я умер!

Лицо её исказилось от боли и она медленно обогнула стол, приблизившись к нему.

— Да. Я не справилась. У меня была такая простая миссия: спасти лейтенанта Закусина. А я не справилась.

— Ты спасла меня.

— Но ты — не он. Я столько раз старалась попасть в прошлое, чтобы спасти его. Но, видимо, это невозможно. Каждый раз дверь открывалась только в этот мир.

— В прошлое? — Николай заморгал. — Кто ты такая?

— Никто… Жена Галиного внука. И всё.

Николай мгновение всматривался в её странные нашивки на куртке, на громадный браслет чёрных наручных часов. И только тут до него дошёл смысл её слов…

— Жена внука Галинки? — неверяще повторил он. — Какой у вас там сейчас год?

Она покачала головой: не скажу.

— Если ты из того мира, так возьми меня с собой! Они ведь скучают обо мне — отец, мама, Галинка. Я бы обнял их и…

Она испуганно подняла руки в останавливающем жесте.

— Нет, нет! — на её глазах выступили слёзы и потекли по лицу. — Ты достаточно страдал! Как и он. Хватит! Такое не каждый вынесет… Там, в моём мире эсэсовцы ходят в Литве парадом. Там нацисты жгут людей в Одессе, а в парламенте Канады им хлопают… На нашей земле немецкие танки! Я ни за что не дам тебе попасть тебе в такой мир. Живи здесь счастливо. Живи, Николай! Живи за себя и за него! За всех них, кто погиб!

Николай тихо спросил:

— Тогда зачем ты пришла в мой мир?

Она молча обняла его. Он чувствовал, как намокает от её слёз на груди его рубашка.

— Чтобы увидеть тебя живым. Хоть раз.

— Тогда ты знаешь. Скажи… За что… Почему мне всё это снится? И тебе тоже.

— Та война была слишком страшная. И эхо от неё раздалось не только в будущем, но и во многих других мирах. Погибшие хотят, чтобы мы знали. Чтобы помнили. Чтобы не допустили такого больше никогда. Прощай… И живи!

Николай вдруг почувствовал, как стал намного легче, будто сбросил половину веса. Страшно вдруг заныло всё тело: голова, рёбра, грудь. Он ощутил каждый шрам и ссадину, которые должен был получить, случись война. А ещё — страшные ожоги… Николай понял, что на мгновение стал тем, другим Закусиным. И тот, другой, сказал ей, положив руки на плечи:

— Я буду жить. Ты услышишь меня в радостных криках людей, освобождённых от плена…

Я буду жить в каждом, кто будет бороться с нацизмом. В каждом, кто встанет на защиту Родины.