Сны памяти

Никто из папиной семьи не любил так шутку и острое словцо, как он. Разве что его мачеха, которая к тому же умела подобрать к случаю какое-нибудь подходящее еврейское изречение. Папа всегда жалел, что не может нам, безъязыким, дать почувствовать его прелесть. Но один его рассказ о «тетушке» я запомнила. В 24-м году, когда умер Ленин, мой папа, тогда воодушевленный большевизмом юноша, в большом горе пришел к мачехе: «Тетушка, большая беда случилась — Ленин умер» Она отвечает: «Я не радовалась, когда он жил. Чего же ты теперь ждешь, что я буду горевать?»

Из папиной родни я немного знала эту его «тетушку», т. е. мачеху, и сводную сестру, тетю Рахиль. Они вдвоем жили на окраине Харькова в маленькой хатке-мазанке, бабушка вела хозяйство, тетя Рахиль работала на фабрике, то ли текстильной, то ли трикотажной. Муж тети Рахили, его фамилия, помнится, Вельтман, был механиком той же фабрики и году в 34–36-м его арестовали. Бог весть, под каким предлогом, но все же как «врага народа». Мачеха и сводная сестра папу очень любили, их любовь распространялась и на меня, его дочь. Правда, не помню, чтобы они приходили к нам в гости, папа с ними виделся и, знаю, помогал им материально. Боюсь, что у них с нашей семьей, «высокопоставленной» по сравнению с ними, «простыми людьми», отношения были такие же неравноправные, как у нас с Сулимовыми. После папиного ареста я виделась с бабушкой-«тетушкой» всего раза два. Оба раза мама возила меня к ним в гости. Помню их до голубизны выбеленную и снаружи, и изнутри маленькую хатку бабушку в белом, слегка подсиненном платочке и таком же белом переднике. Тетю Рахиль вовсе не помню. Видимо, наш визит считался торжественным событием, бабушка угощала нас праздничным обедом: украинско-еврейским борщом, жарким, которое называлось «кисло-сладкое жаркое», с черносливом. Теперь со стыдом вспоминаю, что и обед-то мне не нравился (непривычно подслащенный борщ и жаркое без свинины), и я не скрывала свое высокомерное отношение к этой еврейской пище, и к этой бедной хате, и к этой такой «простой», такой малокультурной (но и такой сердечной!) родне. Раза два тетя Рахиль сама к нам приходила, как я думаю, приходила, чтобы узнать, нет ли каких известий о папе. Но с нашей стороны не было ни радостной встречи, ни мало-мальски праздничного или хоть просто теплого приема. Хорошо, если на ее тормошенье и возгласы: «Ларочка-то как выросла! Вылитый Иосиф!» Хорошо, если на это я отвечала хотя бы холодным поцелуем.

Мы потеряли всякий след бабушки и тети Рахили во время войны. Правда, когда мы с мамой вернулись из эвакуации в Харьков, мама пыталась их разыскать, и запросы посылала, и ходила расспрашивать соседей, но все ее попытки остались безуспешными. Скорее всего, тетя Рахиль со старенькой матерью не имели возможности эвакуироваться и, наверное, погибли на Тракторном вместе с тысячами харьковских евреев.

Мой отец читал студентам курс политэкономии. Профессор Иосиф Богораз (с образованием в объеме двухклассного Овручского городского училища плюс посильное самообразование) и рабфаковка Мария Брухман поженились (впрочем, их брак так никогда и не был официально оформлен; тогда было много таких семей). Женившись на маме, папа оставил свою первую семью — жену и дочь Юлю. Когда я была маленькая, Юля иногда приходила к нам в гости, а во время войны следы ее потерялись. Папа, освободившись, пытался разыскать ее и ее мать. Запрашивал разные адресные столы, искал, конечно, по фамилии своей первой жены (Юля была зарегистрирована на фамилию матери), но так и не удалось их найти.

Обе они могли выйти замуж и сменить фамилию. Или, если не эвакуировались во время войны, то должны были погибнуть на Харьковском Тракторном, т. е., возможно, разделили судьбу папиной сестры и мачехи.[3]

МАМИНА РОДНЯ — БРУХМАНЫ

В семейной иерархии своими — и для меня тоже — считались мамины сестры и их семьи.

О мамином роде я знаю по рассказам мамы и тети Эти. Род Брухманов для меня начинается с дедушки Самуила, имени бабушки и вовсе не знаю. Брухманы жили в черте оседлости, где-то в пригороде городка — тогда еврейского местечка — Томашполь, это где-то вблизи Молдавии, видимо, недалеко от немного большего городка Сороки, что на берегу Днестра.