Сны памяти

Так или иначе, Данила Егорович и тетя Елена никогда не приходили к нам в дом, а, проезжая в Крым через Харьков, приглашали папу к себе в литерный вагон, специально для этого отцеплявшийся от состава. Все-таки Сулимовы принадлежали к высшим эшелонам власти, т. е. оставались до некоторой степени чужими для нас. А отчасти, может быть, просто сухостью ее характера. Тетя Елена, дарила мне иногда кое-какие подарки, привозила детские книжки с яркими иллюстрациями (Русские народные сказки, сказки Пушкина), подарила прикроватный коврик — вышивку-аппликацию: «Красная шапочка и серый волк». Этот коврик ей самой подарили работницы какой-то фабрики. Да и к себе на правительственную дачу приглашала меня «для поправки здоровья».

РАЗГОВОР С СУПИМОВЫМ В 1936 г

У папы с Данилой Егорычем были дружеские отношения, оба относились друг к другу с большим уважением. У них бывали откровенные, доверительные разговоры даже тогда, когда папа был уже в опале. Их последний разговор происходил где-то зимой 36-го года, т. е., за 2–3 месяца до папиного ареста и, может быть, за год до гибели Сулимова. Папа тогда был уже исключен из партии и уволен с работы — это были однозначные приметы скорого ареста. Мама и тетя Этя настояли, чтобы он в поисках помощи и справедливости съездил к родственнику — большому начальнику. Незадолго до своей смерти папа рассказывал, как происходила эта встреча. Сулимов от нее не отказался, но разговаривал по возможности конспиративно: полушепотом, в каком-то потаенном уголке квартиры — чуть ли не в коридоре за вешалкой; и не впрямую, а в основном намеками. Сулимов будто бы говорил папе: «Иосиф, ничего не надо предпринимать, не суетись, помочь тебе я ничем не могу, да и никто не может. Ты что, не видишь, не понимаешь, что происходит?! Чем меньше движений, тем лучше для тебя».

Кто знает, что значили эти загадочные слова?

Что касается тети Елены, то, оказавшись в тюрьме, она стала прикидывать, в чем же она и Сулимов могут быть виноваты перед родной партией. И сообразила! По ее соображению, они виноваты в том, что в выходные дни играли в карты. В преферанс! А это ведь буржуазная игра! Вот и правильно их, обуржуазившихся, посадили. В камере у нее бывали галлюцинации — она была уверена, что видит абсолютно реальные картины. Вот однажды она в камере слышит голос: «Елена, сейчас Сулимова поведут на расстрел». Она влезла на решетку в камере и стала кричать во двор, где, как ей почудилось, ведут какую-то смутную фигуру. И она стала кричать: «Сулимов! Умирай честно — с именем Сталина!» Рассказывая мне этот эпизод, тетя Елена уверяла меня, что потом ей стало известно, что Сулимов погиб именно в этот день и в этот час: мол, его сокамерники ей потом говорили, что его как раз в это время вызвали на допрос, и с допроса он уже не вернулся.

ПОВЕЗЛО СТАРИКУ БОГОРАЗУ!

Тетя Елена была много старше моего папы. Пока она училась в Петербурге на курсах, папа посещал Овручское городское училище, и ждала его такая же судьба, как и всех местечковых еврейских парнишек — безработица, революционное подполье и т. п. Но папе повезло: когда ему было лет 13 и он только-только закончил двухклассное училище — в Овруч из собственного (конечно, арендуемого) имения приехал богач-еврей и просил городских учителей порекомендовать какого-нибудь еврейского паренька в учителя его подрастающему сынишке.

Рекомендацию получил мой папа. И вот за учителем богач прислал пролетку, в нее посадили 13-летнего учителя Иосифа Богораза, и он отправился в самостоятельное плавание. За пролеткой бежали местечковые неудачники и кричали: «Повезло же старику Богоразу! Сын уже пристроен!» А папа потихоньку утирал слезы — он боялся чужих людей, боялся, что не оправдает надежд семьи. Имение оказалось действительно большим и богатым. Господину учителю отвели отдельную комнату и оставили в ней одного. Из окна был виден большой замерзший пруд, папа выскочил во двор и стал раскатываться по льду. Катался-катался до тех пор, пока не провалился под лед. Он промок насквозь, но боялся признаться в этом хозяевам: несолидно. А сменной одежды у него не было, и ему пришлось сушить свою одежонку собственным телом. Кое-как он прозанимался с хозяйским сыном полгода и был до смерти рад, когда его на той же пролетке повезли домой. Не знаю, почему этим закончилась педагогическая карьера папы, может быть, хозяину теперь потребовался учитель более высокого уровня.