Сны Шлиссельбургской крепости. Повесть об Ипполите Мышкине

Он сидел перед раскрытой книгой («Генерал-поручик фон Паткуль»), опершись локтями на стол и уткнув лицо в ладони. Глаза слипались. Мысли теряли свою четкость, сбивались с привычного ритма.

…В феврале семьдесят четвертого года Супинская и сестры Прушакевич переселились в Петровско-Разумовское, на дачу Ашиткова. Рядом была Петровская земледельческая академия. В гостях у девушек он постоянно заставал студентов. Приходил на дачу и Михаил Фроленко… Фроленко сидел в равелине. Наверно, он тоже здесь. В какой камере? Пора отдавать книгу, может, она попадет к Фроленко и тот обнаружит записку. Почему бы ему не взять сочинения господина Кукольника?

Хлопает форточка.

— Девятнадцатый нумер, спать не положено.

Мышкин трет глаза, выпрямляется, потягивается, переворачивает страницу.

И надо же так плохо писать! Вот если бы за плохие пьесы приговаривали к каторжным работам.

…Супинская пригибает ветку молодой березы, неожиданно опускает ее, Мышкин успевает отпрыгнуть в сторону, и снег с дерева падает на Фрузю.

— Пудик, это нечестно, — жалуется Фрузя. Щеки ее раскраснелись на морозе.

— Опять у тебя мокрые рукавицы! — негодует Мышкин.

Хлопает форточка.

— Опять спишь, девятнадцатый? На сегодня лишаю тебя прогулки.

Мышкин переворачивает страницу, встает, подходит к умывальнику, подставляет лицо под холодную струю воды. Нельзя спать.

Ирод заподозрит, что по ночам перестукиваемся с Поповым. Жалко прогулки… Четверть часа на свежем воздухе здорово бы взбодрили.

…«Пудик, мне пора домой, — шепчет Супинская, — ты устал, спи, не надо меня провожать. Мы скоро поженимся?» — «Нельзя рисковать. Если полиция раскроет подпольную типографию, тебя арестуют как мою жену». — «Ну и хорошо. Женам декабристов разрешили следовать за мужьями, я тоже поеду в Сибирь». — «Надеешься на гуманность властей? Декабристы были дворяне. С нами не станут так церемониться». — «Надоело прятаться, надоело таиться. Ведь я люблю тебя, Пудик».

Гремят замки. Распахивается дверь. Ирод шипит с порога:

— В карцер захотел, девятнадцатый? Сидоров, забрать у него книгу!

Мышкин пытается встать и чуть не падает. Затекшую ногу свело судорогой. Несколько приседаний. Теперь легче. Нельзя сидеть. Надо ходить. Лучше считать шаги. Раз, два, три, пятнадцать, шестнадцать, сто пять, сто шесть… Как же Попов справляется с бессонницей? Может, он тоже научился спать днем, не закрывая глаз? Двести два, двести три, двести четыре… Если смотреть оптимистически, то даже из самого плохого можно извлечь пользу. Ему не дают спать? Превосходно. Так бы Мышкин лежал пластом на койке, а это, как утверждает медицина, не полезно. Приходится двигаться. Часовая прогулка по камере. Еще древние римляне писали, что ходьба укрепляет здоровье. В здоровом теле здоровый дух. Значит, сами того не ведая, жандармы заботятся о Мышкине.

Четыреста шестьдесят один, четыреста шестьдесят два… Царское правительство так рьяно преследует инакомыслящих, что поневоле укрепляет ряды революционеров. Печально знаменит указ, по которому все русские студенты были вынуждены покинуть Швейцарию. Благодаря ему мы в семьдесят четвертом году неожиданно получили подкрепление. В Россию вернулись люди, читавшие Маркса, лично знакомые с Бакуниным, квалифицированные пропагандисты.

…«Нет, Пудик, мне не нужно нового платья, — голос Фрузи строг и решителен. — Ни Лена, ни Ольга не могут себе позволить такой роскоши, чем же я лучше? Тебе Катков заплатил за отчет? Вот и хорошо, Миша Фроленко просил денег для товарищей. Думаешь, студенты только книгами питаются? Посмотрел бы, как они булки с чаем уплетают»… Булка, теплая, ситная. Свежий пасхальный кулич. Хрустящие рогалики с маком. Чай, крепкий, душистый, с медом…

Скрежет форточки заставляет его очнуться. Оказывается, он дремал стоя, прислонившись к стене.

В форточку заглядывает бородатое, в рытвинах от оспы, раскрасневшееся лицо смотрителя. Несколько секунд Мышкин и Соколов смотрят друг на друга. «Может, поведет на прогулку?» — успевает подумать Мышкин, по Соколов ухмыляется и захлопывает форточку.

Форточку смотритель захлопнул, по щеколду глазка поднял. Угадал, наверно, что Мышкин на прогулку понадеялся. Теперь исподтишка поглядывает, рад-радешенек. Досадить непокорному нумеру — любимое развлечение у Соколова.

…Ноги не держат. Мышкин опускается на стул. Сейчас бы расстелить бушлат, лечь, вытянуться, закрыть глаза, и будь что будет… Внизу хлопает дверь. Шаги. Кого-то повели во двор. Значит, прогулка не кончилась. Полагал, что перевалило за полдень. Нет, до обеда еще сидеть и сидеть.

Шестнадцать лет тебе сидеть, Ипполит Никитич.

* * *

Однажды они не то что поссорились, но почувствовал Мышкин: обиделась на него Фрузя.

Вечером Мышкин уезжал в Одессу. Пригласили стенографировать съезд учредителей страхового общества. Перед отъездом Мышкин прикатил в Петровско-Разумовское. Супинская вызвалась провожать. Как ни уговаривал ее Мышкин — поздно возвращаться одной через всю Москву, — Фрузя настояла на своем.