Сны Сципиона

— Что? — не понял Эмилий Павел и оборотился к нему.

Аппий Клавдий, военный трибун, как и я, был чуть ли не в два раза меня старше. Человеком он слыл осторожным и практичным. Семья его сильно нуждалась в деньгах, и он постарался поправить положение, выдав старшую свою дочь за самого влиятельного человека в богатой Капуе. Его вольноотпущенники вели дела вместе с капуанцами и жертвовали весьма не малые суммы своему патрону. У Аппия был трезвый взгляд на вещи, он умел подмечать детали. В юности Аппий был необыкновенно красив, за что получил прозвище Пульхр[40]. С годами он несколько погрузнел, но черты его лица по-прежнему поражали скульптурной правильностью. Он был умен, но несколько вял, и потому не умел отстаивать свое мнение.

— Почему напали именно на водоносов? — повторил свой вопрос Аппий на новый лад.

— Думаешь, в этом есть какой-то смысл? — спросил Гемин.

— Пуниец все делает со смыслом, — напомнил Аппий.

— Он хотел, чтобы у нас была нужда в воде, — дал вполне резонное объяснение Варрон. Плебей и сын мясника, он обладал смекалкой и энергией, которой могли бы позавидовать многие аристократы. Но дальше этого заключения он тоже не пошел.

— А значит, хочет, чтобы мы немедленно вышли на битву, — завершил его мысль Аппий Клавдий. Ах, если бы он хоть чуть-чуть оказался настойчивее!

— Да брось, Аппий! — засмеялся Эмилий Павел. — Ты что думаешь, Пуниец может нас победить?

— Ганнибал хочет, чтобы мы сражались именно здесь, — не уступал Клавдий. — Ему нравится это место. Почему?

— Он просто не сталкивался с нашими легионами в настоящей битве, — заявил Гемин. — На берегу Требии он не смог сдержать наши легионы и напал на фланги. На Тразименском озере была не битва, а подлая пунийская ловушка. Завтра легионы раздавят Ганнибала.

Аппий хотел что-то возразить, но видя, что все шумно соглашаются с Гемином, промолчал.

* * *

Утром, покинув лагерь, перейдя реку вброд и выстраиваясь на равнине для битвы, мы были уверены, что наступает величайший день римской славы. Да и у кого мурашки не побежали бы по спине, когда легионеры ударили по щитам пилумами, и грохот пошел по равнине. Железная масса подалась вперед да так, будто сама земля двинулась у них под ногами и отдалась глухим стоном. Мы шли вперед и легко гнали галлов, что стояли в первых рядах Ганнибаловой пехоты.

Красиво звучит, не правда ли?

Скажу честно — не помню этого ничего. То есть ни дрожи, ни содрогания земли не помню. А вот ветер, несущий тучи пыли нам в лицо, будто сейчас ощущаю горящей кожей лица и обнаженных рук. Мы знали про этот проклятый ветер, и Каждый легионер и всадник взял с собой флягу с поской, дабы иметь возможность промочить горло, пока не вступит в битву. Но кто думал, что мы будем ждать сражения несколько часов и не дождемся. Я помню, как Эмилий Павел скакал на свой фланг перед войском, помню потом, как он продирался вперед в центре, чтобы возглавить атаку и постараться прорваться сквозь ряды Ганнибаловой пехоты и тем самым спасти легионы. Но мы так основательно оказались зажаты в клещи, что не могли сделать и шагу вперед. Дрались лишь те, кто стоял впереди, остальные просто изнемогали в тесноте и давке. Многие, особенно молодые, теряли сознание. Да еще в нас летели камни балеарских пращников, с кем никто не может сравниться в этом искусстве. Мы оказались в нелепой ловушке.

На солнце мой шлем раскалился, пот стекал поначалу, щекоча кожу, потом даже пота не стало, от жары было дурно и душно, но снять шлем означало погибнуть — я дважды получал камнем по голове в тот день, и шлем спас мне жизнь.

Ганнибал сделал то, к чему готовился несколько лет: он позволил нашим легионам идти вперед, прорубаясь сквозь центр, но так, чтобы пробить построение противника насквозь было невозможно. Галлы, стоявшие против нас, отступали, а с двух сторон на возвышенности выстраивалась ливийская пехота. Мы были уверены, что наше правое крыло защищено от обхода с фланга рекой, но Ганнибал знал, что, в отличие от легионов, конница у нас дрянная, и бросил на Эмилия Павла и его всадников, в основном молодых ребят на необученных конях, свою самую лучшую африканскую конницу. Это как удар молота по хрупкому глиняному сосуду. Нет, наши всадники не бежали, как любят рассказывать поклонники Ганнибала. Но своей атакой африканцы истребили около сотни юнцов, пробили наш фланг насквозь возле самой реки, многие скакали по воде там, где река обмелела, и вышли нам в тыл. А вот пехота, построенная за конницей, пехота, которая должна была не пропустить вражеских всадников нам в тыл, дрогнула. Несколько десятков брошенных наугад дротиков, и пехота союзников тут же пустилась наутек. Если бы они сомкнули ряды и встретили всадников, не дрогнув! Но бегство пехоты при атаке конницы — самое безумное, что только можно сделать.