Сны убийцы

Аникин поднял голову и оцепенел. К нему приближалась толстая очкастая тетка с маслянистой улыбочкой на губах. Сквозь оболочку человеческой плоти отчетливо просматривалась грязная, гнилая, червивая душа. За спиной тетки висела в воздухе огромная, черная, призрачная фигура с распростертыми когтистыми полукрыльями-полулапами и глумливой ухмылкой на отвратительной морде.

— Берегись ее и… спаси мою сестру. Она здесь, неподалеку… Когда ты меня… Когда я погибла, Ирочке был всего один годик, — попросила Голубева и исчезла.

— Вам плохо, дорогой? — с фальшивой ласковостью обратилась к Аникину очкастая, причем урод у нее за спиной (подлинный хозяин бандерши и единственный источник «экстрасенсорных» способностей) издевательски расхохотался. — Я помогу! Разгоню тоску-печаль. Доверьтесь мне!

Толстуха взяла со стола бутылку, неуловимым движением передала демону, который в мгновение ока заменил ее на другую — странной формы, покрытую вонючей зеленой слизью; наполнила бокал дымящейся кровью и протянула Петру Александровичу. Черный выжидательно уставился на человека. Красные глаза загорелись зловещим огнем. Длинный раздвоенный язык облизнул тонкие губы.

— Сама пей кровь, проклятая ведьма! — зарычал вышедший из оцепенения Аникин, ребром ладони ударив тетку по руке…

* * *

Присутствующие с ленивым интересом обернулись на шум, не придав инциденту особого значения. Ну ругнулся, ну треснул сводню по руке. Подумаешь! На пирушках «новых русских» сплошь и рядом творились вещи куда похуже. И столы переворачивали, и в люстры стреляли, и, соревнуясь в меткости, швыряли в прислугу пустыми бутылками, и прочие выходки одна другой безобразнее, не говоря уж о серьезных скандалах, переходящих подчас в кровавые побоища… А тут… Тьфу, мелочь! Невинная детская шалость!

— Петя, не бузи! — сказал, однако, Баскаков, окончательно убедившийся в «безумии» приятеля. — Она помочь хотела, а ты хулиганишь!

— Да ладно тебе, — заступился за Петра Александровича банкир Горчичкин. — Мало ли чего по пьяни случается. Бокал выбил, ха! Дак перед ним, чай, не королева английская! — Павел Николаевич весело подмигнул Аникину. — А мадам Кукушкина, думаю, хе-хе, переживет!.. Константин Георгиевич, я правильно излагаю? — обратился он к антиквару. Наждаков утвердительно кивнул. Он хоть и пользовался порой услугами проституток, но сутенеров (как мужского, так и женского пола) глубоко презирал, совершенно справедливо считая их отбросами общества, гораздо хуже самих шлюх.

— За все уплочено! — рыгнув, изрек антиквар.

Инесса Петровна, невзирая на клокотавшую внутри лютую злобу, заставила себя «добродушно» рассмеяться:

— Конечно, красавчик, конечно! Никаких проблем!

«Я тебе устрою, сукин сын! — одновременно подумала она. — Нагоню порчу! Заживо сгниешь!..»

* * *

— Ира Голубева в твоем курятнике числится? — неожиданно спросил Шрам, вперившись в ведьму страшным, волчьим взглядом.

— Да-а-а! — выдавила пораженная бандерша.

«Откуда ему известны фамилии моих девок?! Откуда?! Что, черт возьми, здесь происходит?!!»

— Где она? — голос «клиента» звучал ровно, бесстрастно, однако Инесса Петровна нутром ощущала исходившую от него смертельную опасность.

— С-с вашим общим другом Дмитрием Игоревичем.

Только теперь все заметили отсутствие за столом Шилова, а сердце Кукушкиной сжалось в предчувствии неминуемой беды.

— Пошли покажешь, — распорядился Шрам. — Иначе замочу, падла! — тихо добавил он. — Давай, старая блядь, шевели копытами!..

Глава 4

Инструктируя подопечных, Инесса Петровна описала характер, психологию и извращенные наклонности господина Шилова с предельной точностью. В детстве Димочка рос тощим, длинным, прыщавым, трусливым онанистом. Одноклассники действительно шпыняли его почем зря, но не столько физически, сколько морально, в частности, давали обидные прозвища, самым мягким из которых было «Глист-дрочила». Отец Димы, Игорь Андреевич Шилов, райкомовский деятель средней руки, неоднократно предпринимал безуспешные попытки превратить слизняка-сына в мужчину: читал пространные лекции «О самоконтроле и твердости характера», устраивал в различные спортивные секции (в том числе рукопашного боя), но безрезультатно. Мальчик не желал ни «вырабатывать твердость характера», ни утруждать себя физическими нагрузками (кроме регулярного, частого — иногда по три-четыре раза в день онанирования в укромных местах вроде ванной или туалета). Между тем гордыня у Димы была поистине дьявольская. Несмотря на жалкое положение среди сверстников, он страдал манией величия, мнил себя гораздо выше окружающих «ничтожных людишек» и мечтал когда-нибудь взять реванш, явить миру эдакого «хозяина жизни» — «белокурую бестию», а пока время не пришло, удовлетворял злобу тайными пакостями (например, учась в школе, доносил завучу на всех подряд)…