Сны в Ведьмином доме

Валакеа, тот показал Оубеду много ритуалов и научил заклятиям, какие он говорил, вызывая морских тварей, и позволил ему посмотреть в селении на туземцев, многие из которых уже теряли человечье обличье. Ну так ли, иначе, однако он ни разу не показал ему кого-нибудь из сущих морских тварей, выходящих из воды. Напоследок дал ему странную штуковину — как бишь ее — из свинца или еще чего-то, которую, сказал он, людям низа вынесли рыбьи твари из какого-то места в воде, чтобы наверху спрятать это добро. Полагалось сбросить это вниз с правильными молитвами и все такое. Валакеа говорил, что, когда твари рассеивались по всему миру, всегда находился кто-то, кто, осмотревшись, находил енту штуковину и приносил им, когда они требовали.

Мэтту Элиоту, ему вообще невзлюбилось это дело, и он хотел, чтобы Оубед скорей уходил от острова; но капитан страстно желал наживы, а тут обнаружил, что может по дешевке добыть енти золоченые штуковины, люди низа заключили с ним выгодное соглашение. Твари ступили на ентот путь надолго, и Оубед взял предостаточно того золоченого товара, так что хватило открыть фабрику в старом заброшенном здании, когда-то бывшем мельницей Уайта. Он не стал торговать ентими штуковинами в том виде, как они были, потому что люди низа все время о них спрашивали. Тоже и его местные, нижние потом, хотя и обещали вести себя смирно, не давали ему покою, мол, где да где все это золотое добро; тогда он и позволил своим женщинам, пока те не совсем еще лишились человечьего обличья, носить кой-какие из ентих цацек.

Ну вот, шел тридцать восьмой, кажись, год — мне тогда семь годков от роду было, — и Оубед, тот в одно из плаваний обнаружил, что его островитян куда-то повымело, все исчезли. А вышло так, что туземцы с других островов догадались кой о чем и решили прибрать дело к своим рукам. Да только не знали они древних магических заклятий, какими призывают морских тварей. Слышали, будто те, прежние, канаки получили много пользы, когда морское дно выпучило какой-то остров с развалинами старее потопа. Но только видят, что ханжеские стервецы, жившие там прежде, не оставили ничего путного ни на главном своем острове, ни на малом островке с вулканом, одне развалины, которые все, почитай, рассыпались в труху. В некоторых местах только мелкие камни повсюду разбросаны — вроде амулетов — с какими-то на них подобиями знаков, которые ты бы нынче назвал свастикой. Может, это знаки вообще самых древних тварей. Ну а все туземцы исчезли вместе со своими золочеными цацками, никого из канаков не осталось, кто бы мог хоть слово молвить насчет этого дела. Никто бы даже и не подумал, что на этом острове когдай-то жили какие-то люди.

Это, конечно, здорово ударило по Оубеду, обычная торговля его пошла на убыль. Да и по всему Инсмуту тоже ударило, потому что, пока стояли времена мореплавания, польза была не только хозяину судна, экипаж тоже внакладе не оставался. В большинстве местные переживали плохие времена безропотно и покорно, как овцы, но тут уж стало хуже некуда: рыболовство пошло на убыль и мельницы никак не хотели справно работать.

Вскорости Оубед, он начал кощунственно проповедовать среди местных, мол, живут в овечьей глупости, молясь христианским небесам, которые никому ни в чем не помогают. Он говорил им, что некоторые народы молятся только таким богам, которые дают много пользы, дают все, что нужно человеку, еще сказал, что, если добрая паства станет его слушать, он, можбыть, сумеет задобрить тех богов, каким молились люди низа, и енти боги отплатят прорвой рыбы и цельными кусками золота. Ну а те, которые плавали с Оубедом на «Королеве Суматры» и видели остров, те смекнули, о чем он толкует, но не хотели никого слишком тревожить рассказами о морских тварях, которых сами не видели и считали глупыми сказками; и еще они думали, мол, вдруг и взаправду все переменится к лучшему, как обещал Оубед. А тот все свое, мол, он знает путь истинной веры, чтоб они получили по… пользу…

Вдруг старик запнулся, забормотал, впал в угрюмость, уста его будто сковало ужасом. Нервно оглянувшись через плечо, а затем вновь повернувшись к морю, он зачарованно уставился на чернеющий в отдалении риф. Я заговорил с ним, но он не ответил, и я подумал, что никак нельзя дозволять ему прикончить бутылку. Безумный его рассказ я выслушал с глубоким интересом, ибо вообразил, что все же что-то есть в этой грубой, но своеобразной аллегории, основанной на странностях Инсмута и получившей развитие в путаных объяснениях старика, наделенного воображением и способностью творчески переосмыслить экзотическую легенду. Разумеется, я не считал, будто сказка имела хоть какие-то реальные основания; впрочем, это не спасало от истинного ужаса, внушенного мне этим повествованием, хотя бы уж потому, что в нем поминались необычные драгоценности, явно схожие со зловещей тиарой, которую я видел в Ньюберипорте. Возможно, орнаменты действительно пришли с какого-то далекого острова; а все эти дикие истории скорее являются выдумками самого Оубеда, нежели старого пьянчужки.