Сны женщины

– Что же мне делать?! – кричит наша героиня и беспомощно оглядывается, ожидая подсказки. Но комната пуста, а по кровати разбросаны фотографии. – Где вы? – зовет она. – Ушли? Убрались, наконец, извергини? Вы предали и меня! У-у, проклятая порода! Проклятая порода! Убивающие любимых черной злобой, черной ревностью, черным эгоизмом!

В желании изорвать фотографии она делает шаг к кровати, но спотыкается и, не удержавшись на ногах, опускается на ковер. Перед нею корзина, прикрытая рогожкой. Весьма знакомая корзина. Откуда она взялась, спрашивается? Хотя вопрос излишен! Она отлично знает, кто способен на такие идиотские розыгрыши!

– Шубин! – позвала Татьяна. – Откуда здесь реквизит? Это ты, придурок, притащил в спальню грязную корзину? Эти твои шуточки! Посмотрим, как их оценит Водолеев! Он тебя со свету сживет! Он эту корзину самолично где-то добывал! Выкрадывал! Это концептуальная корзина, если ты не знал! Шубин, чтоб тебя! Что ты молчишь?

Но он не отвечает, его больше нет, исчез так же незаметно, как и появился, даже сияния не осталось, а натюрморт на столике, только что дразнивший яркими красками, померк.

– Шубин… Неужели они правы? И ты предал меня? Предал, когда мог бы спасти? И себя и меня? И это – твоя любовь?!

Ах, как все понятно стало ей вдруг! Наконец узнала она, какое решение приняла. И не зря здесь появилась эта корзина. «Концептуальная», по выражению режиссера. О, как страшно и одиноко сделалось нашей героине!

– Любимый, – зарыдала она, припав к корзине, где, она была уверена, покоилось самое страшное на свете, покоилось то, что осталось от ее непутевой любви, – я так запуталась! Я заблудилась сама в себе. Прости меня, прости меня, любимый… Прости за то, что не умела прощать…

И тут вдруг странная вещь произошла: в корзине что-то вздохнуло, тяжело заворочалось, напугав нашу героиню до полусмерти. Она вскрикнула и закрыла лицо руками в ожидании очередного, самого жуткого кошмара, данного ей в наказание за страшное решение, в котором она не отдавала себе отчета.

– Не надо! – закричала она в панике. – Только не это! Не возвращайся, если ушел! Иначе все зря!

Недоуменное «мау-у!» было ей ответом.

– Мау-у! – заорал мой проказник, который всегда чересчур тяготел к женскому полу, а потому и перебрался временно под бочок к Татьяне Федоровне. И теперь горько раскаивался в своей ошибке.

…Рыданиями будить котов большой грех, я вас уверяю. Нервная система у них весьма тонкая. Если устраивать истерику над спящим котом, легко можно довести его до припадка. Ну, пусть не до припадка, однако серьезный стресс бедняге обеспечен. И в этом случае я не стану осуждать его за уворованную прямо из тарелки котлету или ломтик ветчинки.

– Мау-у! – взвыл разбойничьим басом потревоженный кот, который до этого момента мирно спал в корзинке.

– Ай! – громко воскликнула наша героиня. – Опять этот кот! Как тебя там… Аристофан!

– Мрр-мау-у! – заорал кот. Возмущению его не было предела.

Он выпрыгнул из корзины, случайно задев когтями нежную кожу на руке Татьяны Федоровны, и, с перепугу повесив хвост, почесал подальше от непонятных страстей, сопряженных с рыданиями.

– …!!! – высказалась наша героиня, растирая руку.

* * *

– …!!! – высказалась Татьяна, просыпаясь.

Она судорожно вздохнула, соскочила с постели.

Комнату сквозь светлые занавеси заливало благостное утреннее солнце. Веселые тени плясали на подушке. Солнечные зайчики дрожали на стене. Их отбрасывало трюмо, с которого сползла кисея.

– Вот как? – изумилась она, глядя на зеркало. С подзеркальной полки ей, довольная собою, улыбалась Елена из фотографической рамочки, подмигивала цирковая Ванда из старого бархатного альбома с прорезанными полукругом картонными уголками и снисходительно и томно кивала закатанная в помятый пластик прабабка. – И… ничего такого? И зеркала мы не били? – спросила Татьяна.

Молчаливые ужимки были ей ответом.

– Даже не верится! Так-так! – огляделась она и вспомнила: – Здесь была корзина…

Но корзины не нашлось. Исчезла, испарилась, растаяла как сон, как утренний туман.

– И кот…

Но и кота не обнаружилось, так же как никаких намеков на его присутствие – ни клочка линяющей шерсти, ни подозрительного запаха.

– Вообще-то, так уже было, – рассуждала Татьяна, – вроде бы проснешься, а тут тебе новый сюрприз, здрасте пожалуйста… Так что не расслабляйся, дорогая. Как пить дать скоро еще кино посмотрим. Только, может, не триллер на этот раз, а…

Тут она, не успев обдумать свой заказ, услышала громкий посвист, доносившийся с улицы.

– Птички, – констатировала она. – Ох уж эти птички. Голова и так идет кругом, без всяких птичек. Смена часовых поясов. Я опять опоздаю, Водолеев отстранит меня от главной роли и заставит играть змею, которую убили на пути к лагерю Олоферна. «Примета из дурных!» Просто наказанье!

Свист за окном не прекращался, а, наоборот, набирал силу, становился требовательным и – призывным.

– Птички, – сказала Татьяна и, раздвинув занавеси, выглянула в окно. – То есть одна птичка.