Со дна

В проблесках молний Валентин сумел кое-как разглядеть этих тварей. Телом они напоминали крыс, но их длинные челюсти были густо усажены мелкими коническими зубами – зубами хищников, а не грызунов. Их крики больше напоминали кваканье, чем крысиный писк. Несколько животных подобрались к самой воде. Плеснула волна – отпрянули.

– А-а, боитесь воды! – закричал Валентин. – Вот я вас! Пшли!..

Зверьки вновь приблизились. Один из них влез передними лапами в воду и принялся лакать, посверкивая на Валентина черным глазом-бусинкой. Не очень-то они боялись воды – просто не хотели в нее лезть без веской причины.

И, глядя на странных двуногих существ, в достаточной мере беспомощных, зверьки, похоже, приходили к мысли, что веская причина существует.

Один из них сжался в комок и прыгнул. Валентин успел лишь заслониться рукой. В запястье вонзились острые зубы. Вскрикнув от боли, Валентин стряхнул мелкого людоеда вместе с клоком кожи. И сейчас же зверьки полезли в воду толпой. Волнообразные движения сплющенных хвостов быстро продвигали их к цели.

Вскрикнул Квай: тоже понял, что местные крысы умеют плавать. Топиться они вовсе не собирались. Они собирались плотно пообедать.

Первого зверька Валентин поймал за хвост и зашвырнул подальше. Второго схватил поперек туловища и попытался утопить. Хищник извернулся, ладонь обожгло укусом. Валентин заорал и забил по воде руками. Судя по крикам и беспорядочному плеску, Квай был занят тем же самым. Но там, где люди не баламутили поверхность озерка, воды не было видно от плывущих зверьков. И на берегу их меньше не стало: живая квакающая кора на камнях по-прежнему отвратительно шевелилась. Все новые твари дюжинами бросались в воду. Плевать им было на то, что пища попалась инопланетная, – была бы белковая!

Еще укус… Отступив в озерко до пояса, Валентин взбивал перед собой уже не воду, а кровавую пену. Внезапно «крысы» на берегу подняли вой и заметались: меж валунов появилось новое животное. Длинное и гибкое, как выдра, оно схватило ближайшего зверька и сразу перекусило его почти пополам. Скача друг по другу, «крысы» толпами бросались в воду. «Выдра» выплюнула добычу и заинтересованно посмотрела на людей. Валентин отступил еще глубже. Трудно стало удерживаться на месте: здесь уже очень чувствовалось течение. Поскользнешься – вода подхватит, утянет в проран, закрутит, разгонит, шмякнет о первый же валун и сделает отбивную. Валентин затравленно озирался. Может, попытаться пересечь озерко и выбраться на другой берег, пока еще есть силы?..

Только это он и успел подумать, прежде чем по ущелью пронесся такой порыв ветра, что там и тут загрохотали падающие камни. И немедленно с неба обрушилась стена воды такой силы, что самый сильный тропический ливень на Терре показался бы по сравнению с ней лишь чуть заметно накрапывающим дождиком. В несколько мгновений вода в реке вышла из берегов. Задыхаясь и отплевываясь, Валентин попробовал плыть, но куда там! Течение повлекло его к естественной плотине, стукнуло о валун, стукнуло о другой и всосало в проран.

И больше уже ничего не было, кроме напряженного, какого-то мазохистского ожидания: какое мгновение самосплава будет последним?

Исчезли мысли. Улетучилось сожаление о том, что приходится умирать не там, где умирают люди его круга, и не так, как они умирают. Пропала лютая злость на Пегого Удава. Испарилась ненависть к Дну – мерзейшему из обитаемых миров. Все эти материи уже не занимали Валентина. Его било о камни – он ощущал удары, но не боль. Его беспорядочно кувыркало – что ж, оставалось лишь смириться с этой неприятностью. Он задыхался и глотал пену – и это тоже было всего лишь еще одной неприятностью. Валентин знал, что сейчас умрет. Он не желал смерти, но больше не ужасался ее.

И все же, несмотря на напряженное ожидание, он так и не засек момент, когда сознание оставило его.

Очнулся он на галечной отмели и не сразу понял, что каким-то чудом остался жив, а когда понял, нисколько не обрадовался: ведь мертвому дозволяется лежать неподвижно, а живому приходится двигаться и вообще совершать какие-то поступки. Мертвому на Дне хорошо, живому – не очень. Саднила кожа, а внутри, по ощущениям Валентина, не осталось ни одной целой кости. Болели раны, горели ссадины, саднили ушибы, язык во рту – и тот был прикушен, распух и болезненно отзывался на попытки пошевелить им.

Валентин оставил эти попытки. Он не двинется с места. Так и будет лежать ничком. Пусть его топят, пусть колошматят, пусть даже едят живьем – на здоровье! С него хватит. Он боролся и выиграл партию, но проиграл жизнь. Печальный факт, но с фактами надо считаться.

– Сейчас он придет в себя, – неожиданно раздался прямо над ухом знакомый голос, и пронзительно-тошнотворная струя ударила в нос. – Кладите его в люльку, да осторожнее!