Со мной не соскучишься

Пачек было пять. Тим и парочка амбалов в коже не заставили себя упрашивать: взяли по пачке и разошлись по углам. Я стояла, не двигаясь с места, Мальчик тоже.

— Ну что же ты? — подбодрил его Рунов.

Мальчик медленно, словно его подталкивали в спину, приблизился, но так и не взял свою долю денег. Что-то его явно мучило.

— А я? — наконец решился он задать вопрос. — Разве я не с вами?

Рунов отрицательно покачал головой.

Мальчик замер в растерянности, и по его красивому холодному лицу, напоминающему Кая в чертогах Снежной королевы, пробежала тень недоумения и обиды. Если бы не сковавшее меня безразличие, я бы, возможно, торжествовала: Мальчик — в прямом и переносном смысле — получал отступного, как и остальные. Какое-то время я злорадствовала, а потом мне стало его жаль. Бедный, бедный Мальчик, бездомный щенок, принявший тусклый кладбищенский фонарь за приветливый свет человеческого жилища! Впервые в жизни он предложил кому-то свою душу без остатка, вернее, ее зачаток, а она в конце концов оказалась невостребованной. Мальчик беспомощно хлопал длинными ресницами и никак не решался взять себе зеленую пачку, словно боялся растаять от одного прикосновения к деньгам. Наконец он прикоснулся к ней, взвесил на ладони и положил назад, все еще не решаясь взять.

— И ты давай, не стесняйся, — Рунов радушно пригласил к столу и меня.

Я подошла, хотя с моей стороны было бы вообще смешно думать о деньгах теперь, когда я убила Карена. И все же я дотронулась до стопки упругих купюр, мне предлагалась, несомненно, внушительная сумма.

— Они мои? — поинтересовалась я у Рунова.

Рунов кивнул. Наверное, он думал, что я убита его благородством. Вместо того чтобы прогнать с позором, он меня награждал, по существу, оплачивал мое предательство, и весьма щедро.

— И я могу с ними делать что захочу? — уточнила я.

— Разумеется. — Он все еще не понимал, к чему я клонила.

Что мне делать с этими деньгами, тоскливо думала я, бросить ему в лицо, порвать? Я тоскливо перебирала в уме варианты финальной сцены. Конечно, ее следовало сделать эффектной, и впервые это зависело от меня, потому что все веревочки, с помощью которых мною управляли, были уже оборваны. Да, я играла в чужой пьесе, но концовка принадлежала мне.

Совсем рядом часто и взволнованно дышал Мальчик, и это его дыхание напоминало с трудом сдерживаемые рыдания ребенка. Я только чуть-чуть пододвинула пачку, предназначенную мне, и положила ее сверху той, которую Рунов отсчитал Мальчику. Верхние купюры соскользнули, и получился зеленый холмик. Дальше логика сцены требовала, чтобы Мальчик улыбнулся сквозь слезы и, набирая бумажки в ладони, стал их безрассудно разбрасывать. А потом нам следовало взяться за руки и уйти легко и беззаботно. И оставить, оставить Рунова с его деньгами. Но ведь мы с Мальчиком были не друзьями, а врагами. Впрочем, не исключено, что именно так он и поступил, только уже без моего участия. Я этого попросту не увидела, потому что ушла раньше, именно так, как требовал финал.

Когда входная дверь уже захлопнулась за моей спиной, я услышала крик Рунова:

— Ольга, постой!

— Я не Ольга, я Жанна, — сказала я, но вряд ли он меня услышал, слова прозвучали тихо — остаток сил исчерпал мой эффектный уход.

Он догнал меня внизу.

— Не глупи, ты поедешь со мной.

— Ты решил, что я могу заменить тебе Ольгу?

— Хватит о ней, — он болезненно поморщился. — Я ее никогда не любил, а тебя люблю.

Я высвободилась из его рук и ответила:

— Зато я не люблю тебя.

Самое интересное, что в тот момент я понимала, что вовсе его не обманываю.

ГЛАВА 16

Небо над Москвой было цвета застиранного белья. Но в воздухе уже витал неуловимый призрак скорых новогодних празднеств.

Я бесцельно брела в надвигающихся сумерках на отдаленный свет и отголоски музыки. Миновав несколько кварталов, я оказалась на небольшой площади с елкой, убранной игрушками. Вокруг меня сновал гогочущий люд с озабоченными, а порой и вдохновенными физиономиями. У края тротуара с неистребимым энтузиазмом трясли своими нехитрыми товарами московские коробейники. Возле елки стояли пятеро озябших музыкантов и, пританцовывая на рыхлом снегу, исполняли на духовых инструментах модные шлягеры. Лица музыкантов покраснели от мороза и натуги, а ноты, закрепленные на пюпитрах, покрылись снегом. Перед музыкантами стояла металлическая банка из-под оливкового масла для добровольных пожертвований.

Я сунула руку в карман шубы, извлекла несколько купюр, пригоршню мелочи и сунула в заснеженную жестянку. Деньги для меня не представляли больше никакой ценности, а этим замерзшим ребятам могли вполне пригодиться хотя бы на бутылку для согрева.

Пухлый саксофонист спросил меня:

— Что вам сыграть?

— «Лодку среди кувшинок», — машинально произнесла я.

Он удивленно приподнял брови, поскольку это название ровным счетом ничего ему не говорило.

— Играйте что хотите, — поправилась я.