Со мной ничего не случится

Это хорошо, что на сцену выплыла Рита. От Кости осталась одна видимость, после прошлой зимы он как умер: его ничего не интересовало, он все делал по инерции, встречался с друзьями по инерции, работал по инерции, по инерции жил. Слишком много на него навалилось за эти годы, не вытянуть одному, а его чем больше било, тем больше он замыкался, тем больше сваливал не себя, а последняя история его подкосила.

Это хорошо, что появилась Рита. Впервые после смерти Тани я увидел, что Костя заинтересовался женщиной, потому что после Тани они не существовали для него. Может быть, теперь он немного оживет, оттает, это очень нужно Косте, нужно всем нам, потому что человек - это не только внешность, имя, фамилия, но еще и его дела, и еще насколько ты нужен людям, и чего они могут ждать от тебя, и еще насколько ты даешь им ожидаемого. Вчера, сегодня, завтра. И это мы все понимаем, и Костя тоже. С этих позиций оцениваются достоинства человека потому что общественное он животное, и это каждому с детства ясно.

Раньше как было: знают ребята, что ежели плохо, то где-то есть Костя Серов, он поможет, будь на севере, в горах, или дома. Как же можно отказываться от всего этого, обмануть ожидание, недодать ожидаемое? Сначала удивятся, потом забудут: был человек и его нет да и самому Косте легче не станет от этого решения, потому как он спаситель божий божьей милостью, а не как-нибудь еще, и то, что он сделал, это как раз повторение библейской притчи о талантах.

Но попробуй, скажи об этом Косте.

Это хорошо, что появилась Рита.

Потому что я только песню могу спеть, а песня хороша, если ты заранее согласен с ней, а если нет - это бесполезно, но песню я написал:

А все-таки, все-таки хочется жить,

Даже когда окончательно ясно,

Что выдуманные тобой миражи

Скоро погаснут, скоро погаснут.

Гаснут и, значит, к началу пути

Снова ты брошен, а путь давно начат,

Трудно, а все-таки надо идти,

Хочется жить, невозможно иначе.

А Костя послушал-послушал, криво усмехнулся и сказал: "Хороша песенка, для начинающих: несчастье, лавины, у девочек глаза гореть будут, ты им обязательно спой".

Ну вот, опять, я не сказал того, что хотел, а так нужно было, особенно в этот раз. Но что не сможет сделать песня, кажется, сможет сделать женщина.

Субботу и воскресенье Костя пропадал с ней, в понедельник и во вторник он проводил с ней вечера, а в среду позвонил мне в клинику:

- Доктор, ты сегодня вечером занят?

- Нет, кажется, свободен, а что?

- Приходи ко мне, посидим, покурим.

Я люблю эти Костины "перекуры", только давно их не было, значит Костя и вправду оживает, лечу!

- Хочешь выпить?

- А что у тебя?

- Сухое.

- Давай.

Крутится магнитофон, лента играет джаз, он очень любит джаз, мой Костя, он всегда говорил: "Вот где надо учиться гармонии". Он прав, он всегда прав, иначе он не был бы Шефом, а я не был Доктором.

Давно это было...

Я был хулиганистым парнишкой, балбесом порядочным. В милиции меня хорошо знали, а отчим махнул на меня рукой, он считал, что мое место давно в колонии.

Потом появился Костя.

- Вот что, ребята, довольно валять дурака, если вам скучно, то можно придумать что-нибудь получше ваших игр. Хотите в поход? Это было что-то новое, мы, конечно, хотели. Четыре дня похода для меня было временем сплошных открытий. Это был праздник, которого я раньше никогда не знал.

Потом он заставил меня окончить десятый класс, потом поступить

в институт. Давно это было...

- Вот, Сашок, какая история получается, нравится мне эта женщина, впрочем, это не то, трудно подобрать слово...

- Есть хорошее старое слово - люблю.

- Да, ты прав, это наверное так, но я помню Таню, поэтому все так запутано.

- Тани нет.

- Есть память.

- Одно другому не мешает.

- Как на это люди посмотрят, не знаю.

- Это не важно, гораздо важнее, как посмотрят люди на то, что заперся в четырех стенах, бросил все. Кому ты нужен такой? Та же Рита потянулась к тебе, может только потому, что ты - Шеф, героическая фигура. Хочешь жить стрижкой купонов, надолго ли хватит?

- Я не желаю говорить на эту тему.

- Эх, Костя, порвал ты знамена, а палки - еще целы. Налей-ка мне.

Молча мы выпили, только труба на самых высоких тонах тянула импровизацию, и бубнил ему оркестр.

- Ну ладно, какая она, Рита? Я же ее только один вечер видел.

- Не знаю даже, что сказать. Одно знаю, все время хотелось быть вместе, а вчера вот уехала, и тянет к ней, так тянет. Взял бы, да уехал.

- Может быть, это и хорошо.

- Я хочу выпить за нее.

- Давай.

Мы выпили, потом Костя сменил пленку, и опять комнату заполнил джаз, немного меди в соло фортепьяно, а ударные и контрабас - скромные работяги очерчивали ритмику. Тревожная и, все-таки до конца непонятная музыка.

- Ты давно любишь джаз?

- Давно, может, еще со школьных времен, а потом, когда сидел радистом на Памире, слушал почти круглосуточно. А начальник метеостанции был большим знатоком этой музыки, он и меня научил разбираться в ней. Твоим мелодиям далеко до этого.

- Я знаю, но для меня главное - слова.