Со спичкой вокруг солнца

Через две минуты в кабинет вошел светлоглазый, худенький паренек. Он остановился у двери, взлохмаченный, нахохленный, вытер замасленные руки о синий рабочий халат и спросил:

— Вы звали?

— Эх, ты, — тяжело вздохнула мама. — Товарищ фоторепортер приехал снимать с тебя портрет — для газеты, а ты непричесанный, неумытый. Сходи приведи себя в порядок.

Альберт Сыскин покосился на меня и сказал:

— Ничего, обойдется.

— Обойдется, — подтвердил я. — Нам только поговорить.

— Я не помешаю?

— Помешаете.

Вере Николаевне мой ответ явно не понравился, но она все же вышла. Альберт продолжал стоять в дверях.

— Проходите, садитесь.

— Ладно! Я ведь знаю, зачем вы пришли, — сказал Альберт и высморкался.

— Зачем?

— Фельетон писать.

— Кто вам сказал?

— Заведующая райзагсом еще вчера грозилась пойти к вам в газету.

— Ну, коли ты все знаешь, давай говори…

— Что?

— Почему не по-людски женишься? Твоя невеста в два с половиной раза старше тебя.

— Ну и что?

— Странно.

— Вам странно, мне нет.

— Ты что, любишь ее?

— Люблю, — сказал Альберт и опять высморкался.

— Любишь, а сморкаешься?

— Привычка.

— Сильно любишь?

— Ага!

— Ну и люби, как младший старшую,

— Это как же?

— Ну как тетю, мать.

— Я так не согласен.

Сыскина В. Н. назвала своего сына «тестом». А я разговаривал с ним и видел перед собой не теста, а цыпленка. Еще такого желторотого, что мне хоть и полагалось говорить с ним на «вы», а я все сбивался и говорил «ты». И этот цыпленок собирался под венец, и не с цыпленком, даже не с курочкой…

— Она же тебе в бабушки годится! Как ты с ней спать после свадьбы ляжешь?

Альберт высморкался еще раз,

— Подойду и скажу: «Евдокия Сергеевна, чуток подвиньтесь» — и вся дела.

— Ты что, невесту по имени-отчеству называешь?

— Привычка.

— Давно знакомы?

— Ага,

— Сколько?

— Три года. Два года она у нас в вечерней школе физику преподавала, и год я к ней просто так в гости хожу.

— Значит, она учительница?

— Ага.

— Это безнравственный брак. Заврайзагсом права. Такой брак регистрировать нельзя,

— Горзагс заставит. А нет, я в Москву жаловаться буду.

— Зачем тебе жаловаться? Ты же любишь ее?

— Ну и что?

— И живи так.

— Как «так»?

— Подойди и скажи: «Евдокия Сергеевна, чуток подвиньтесь» — и вся дела.

— Да что я, дурак, жить с ней так, без регистрации?

— Почему дурак?

Я чувствовал, что Альберт Сыскин должен бы вот-вот проговориться. Сказать, где настоящая причина его ненормального брака. И он сказал бы. Но в самый решающий момент дверь директорского кабинета открылась. В комнату вошла Вера Николаевна и сказала:

— Альберт Сыскин, обеденный перерыв кончился.

Сын метнул на мать злой взгляд.

— Альберт Сыскин, идите в цех немедленно!

Альберт Сыскин сморкнулся и ушел.

— Нам нужно было всего пять минут, чтобы закончить разговор, — сказал я.

— Я закончу разговор вместо него.

— Почему?

— Вы знали, чем взять его. Разозлили! Альберт, как и я, когда разволнуется, говорит не то, что нужно.

— Значит, вас тоже нельзя злить?

— Попробуйте, — вызывающе сказала мама-директриса.

Мне захотелось попробовать, и я спросил:

— Ваш кабинет радиофицирован?

— С чего вы взяли?

— А откуда вы знаете, о чем мы говорили?

— Стояла под дверью.

— Подслушивали?

— Подслушивают шпионы, а я слушала как мать.

— Без пяти минут свекровь?

Вера Николаевна покраснела.

— Ну и пусть!

— Простите, а кто из вас старше, если не секрет? Свекровь или невестка?

Вера Николаевна нервно поправила волосы.

— Мне сорок три, ей пятьдесят.

— Редкий случай в свадебной практике.

— Что делать, мой мальчик любит ее.

— Некоторые матери даже предпочитают, когда сын-мальчик женится не на сверстнице — юной, хорошенькой, но неопытной в делах кухонных и хозяйственных, а приводит в дом изрядно пожившую, видавшую виды, многоопытную женщину.

Мать-директриса побагровела. Нужна была еще капля, чтобы она взорвалась, И я подлил эту каплю.

— Кстати, вы уже уговорились с невесткой, кто кого будет называть у вас мамой? Вы ее или она вас?

У Веры Николаевны брызнули из глаз слезы.

— Вы думаете, мне не жалко его? Он ведь не подкидыш, а родной, единственный.

— Вы сказали, он любит ее.

— Я сказала это вам как представителю печати.

— А если говорить честно?

Вера Николаевна хотела взять себя в руки, смолчать, но не смогла и стала говорить не то, что хотела, то, что волновало, мучило ее: