Со стыда провалиться

Разговор не клеился. По правде сказать, судя по тому, как она невнятно бормотала, теребя сперва меню, потом очки, потом снова меню, поэзия вообще не относилась к ее любимым темам. Что ж, ну ладно.

— Я и сам не очень-то люблю все эти чтения, — сказал я, желая быть любезным, и добавил, что на прошлой неделе к нам в университет из Лидса приезжал Джеффри Хилл[92]. Ему тоже не слишком понравилось мероприятие.

— Джеффри Хилл?

— Ну да, Кэрол. Джеффри Хилл. Помните, «Король Лог», «Мерсийские гимны»?

Она положила меню на стол и откинулась на спинку стула.

— С чего вы взяли, что меня зовут Кэрол?

— Это же ваше имя, не так ли?

— Меня зовут Натали.

— А я подумал…

— Я знаю, что вы подумали.

— Но я не… Зачем же вы…

Я сбежал. Извинился и сбежал. Вернулся на вокзал и увидел настоящую Кэрол: она ждала меня, прислонившись к колонне. Как раз такого роста, как я себе представлял, и в тех же очках, что на фотографии в журнале. Мне не хватило духу объяснить ей, почему я так опоздал — по крайней мере в тот момент, когда Кэрол предстояло выступление на публике, и как никогда требовалась уверенность — уверенность в себе.

Позже я рассказал ей о недоразумении и признался, что чуть не сгорел со стыда. Она меня простила. А Натали… Кто знает.

Карл Миллер Проснется добродетель

Там, где есть еще стыд, со временем проснется и добродетель.

Сэмюэль Джонсон

Философы давно размышляют о разнице между стыдом и виной, а также о различии между культурой стыда и культурой вины. Лично я не продвинулся дальше наивного убеждения, что стыд — результат публичного уличения в таком поступке, каковой совершивший его считает дурным, но при этом стыд от вины зачастую ничем не отличается. Унижение тоже определяют как позор или бесчестье, однако оно не обязательно публично. Его ощущаешь в тягостном одиночестве, в тишине своей комнаты.

Одно из таких унизительных переживаний случилось со мной еще в молодости и осталось в моей памяти навсегда. В то время я служил в армии, проходя срочную службу сапером Королевских инженерных войск. Мне полагалось лежать на койке, стоять возле нее по стойке «смирно», торчать в пропитанной креозотом казарме либо у проволочного ограждения возле аэродрома Фарнборо в Хэмпшире или бить ноги, маршируя взад и вперед на занятиях по строевой подготовке. Моим взводом командовали двое людей, несхожих друг с другом гораздо сильнее, чем стыд и вина. Младший капрал был худощав, спокоен и элегантен — ничего от громил, брызжущих слюной на плацу, которых сплошь и рядом можно встретить среди младшего комсостава. В гражданской жизни он был лодочником из Восточной Англии и часто рассказывал нам о том, как интересно грести на веслах, или о том, как ставят сваи на Болотах[93]. В свою очередь, капрал был плохим полицейским, несклонным к воспоминаниям; гораздо менее приятным, чем наш «человек с Болот», но при этом в его внешности было что-то болотистое: он выглядел юношей-стариком с редеющими волосами, круглым рыхлым землистым лицом, глазками-буравчиками чайного цвета и резким металлическим голосом.

В армии существовал вечный вопрос увольнительных: в уик-энд тебе предоставлялись тридцать шесть часов свободы вдали от колючей проволоки и возможность короткой встречи с противоположным полом. Для того чтобы получить увольнительную, полагалось отстоять в очереди, а потом просить, умолять и валяться в ногах у начальства. В тот самый уик-энд, бесцветным субботним утром, учебная база почти полностью опустела — в лагере осталось лишь несколько бедолаг новобранцев да их командиры. Драгоценное время уходило, но я все еще не терял надежды съездить в Лондон на свидание с женщиной, по возрасту годившейся мне в матери. Я решил во что бы то ни стало добиться разрешения, и получилось так, что я оттеснил другого сапера, застенчивого юношу. Капрал отпустил меня, сурово отчитав за то, что я не соблюдаю очередность и нагло влезаю вперед других. Каждое слово этой отповеди врезалось мне в душу. Я испытал жгучий стыд и вину.

Капрал ненавидел меня и мое предстоящее свидание. Ненавидел меня за то, что я пытался выбить поблажку за счет своего же товарища. Я и сам себя ненавидел, хотя не думаю, что сознательно намеревался оттереть кого-то в сторону. Прошу извинить за печальное отсутствие в моем признании какой-либо сенсационности и надеюсь исправиться. Конечно, на моей совести много других, более позорных поступков. Почему же тогда меня так долго мучает память о моем стыде в Фарнборо?