Со стыда провалиться

Меня пригласили выступить перед Поэтическим обществом Пенанга на «Вечере открытого микрофона». Во всех остальных местах, куда мы приезжаем, я исполняю музыку (кульминацией нашего тура станет концерт в тропических лесах Борнео, где наше выступление будет встречено гробовой тишиной, выходящей за рамки обычного человеческого равнодушия: вся Земля замолчит, словно под звуки Орфеевой лиры. Когда в воздухе растаяли звуки нашего последнего номера, я услыхал лишь дикий обезьяний крик и глухой удар упавшего в траву плода хлебного дерева). Завидев бодран (бодран — последнее утешение шарлатана, инструмент, который должно оставлять дома), малазийская леди настаивает, чтобы я аккомпанировал ей во время чтения. Она щелкает пальцами, задавая темп. Я наигрываю приятный шаффл на четыре четверти и добавляю чуть-чуть техники «бэк-стик». Леди взирает на меня с явным презрением, потом закрывает глаза, сосредоточивается и громко чеканит: Фред в постели / Всю неделю / Еле-еле / Душа в теле / Руки-ноги / Посинели / Нос и уши / Покраснели / Фред в постели…

В антракте я выхожу из залитого светом и дышащего ледяным холодом зала в жаркую ночь, чтобы немного разогреть кровь в жилах. Под пальмами летают стаи бабочек размером с хороших голубей. Одна из них неуклюже поворачивает в мою сторону. Я почему-то вспоминаю маленькую капустницу, которая села на ракетку юной и застенчивой красавицы Крис Эверт[107] во время Уимблдонского матча. Крошечное насекомое словно благословляло спортсменку, и поединок возобновился только после того, как капустница улетела. Я понимаю, что не могу открыть двери и войти обратно внутрь. Я молочу кулаками по двери, как сумасшедший. Гигантские ночные бабочки пикируют на меня сверху. На спинах у них белеют изображения мертвой головы.

Грязное белье в гостевой постели — популярная тема писательских откровений. За долгие годы, которые проходят, прежде чем писатели натаскиваются отвечать твердым «нет» на все проявления «гостеприимства», большинство из нас сталкивалось с этим хотя бы однажды. Особенно если тебе предлагают хозяйскую кровать. Правда, как-то раз в Телфорде я ночевал в отеле и нашел под подушкой красные шелковые трусики-«танга», скатанные в небольшой жгут. Это показалось мне трогательным — словно их оставили здесь как часть нелепого сервиса, вместе с «Бельгийским шоколадом вашей мечты». Если у вас есть опыт, вы уже не отваживаетесь вытягивать ноги до самого края постели, где, скорее всего заткнутые между матрасом и кроватью, валяются грязные стринги и плавки. Несмотря ни на что, я оказался совершенно неподготовленным к виду затвердевших, как картон, «особенных трусиков», которые нашел в изголовье кровати, предоставленной мне одним студентом.

Писателей часто кладут спать в детской. Мне не раз приходилось просыпаться с похмелья и обнаруживать рядом с собой муравейники или жуткие ряды игрушек. Бывало и такое, что в полседьмого утра я продирал глаза и видел у кровати выселенного из комнаты ребенка, угрюмо рассматривающего очень старую и уродливую «златовласку», которая заняла его постель. Но самая худшая кровать досталась мне в Уайвенхоу — бесформенное складное кресло-кровать с начинкой из пенопласта, с черно-зеленой обивкой под кожу тритона в стиле 70-х годов. Я так устал с дороги, что с удовольствием завалился бы даже на это ложе, если бы оно не стояло посередине гостиной, где хозяин предусмотрительно решил устроить студенческую вечеринку. К четырем утра я все-таки дополз до постели, а через три часа проснулся — моя кожа, облитая пивом и водкой, прилипла к искусственной обивке, а в волосах было полно пепла.

Долгие недели, проведенные в автофургоне, забитом кучей мужиков, когда главным событием месяца становится короткая встреча с «хилтоновским» полотенцем, могут, э-э, повлиять на тебя весьма скверно. Потому-то многим путешествующим музыкантам мужского пола хорошо знаком утренний маневр «лапа койота», названный в честь самого практичного животного, который отгрызает собственную лапу, чтобы освободиться из капкана. С другой стороны, я сильно подозреваю, что одноруких женщин по улицам ходит гораздо больше: одурманенные волшебной смесью сигаретного дыма и мерцания свечей, женщина по ошибке принимает беглые комплименты саксофониста за воспитанность, его сброшенный пиджак — за постельное белье, а проснувшись, обнаруживает, что лежит рядом с такой же пьяной скотиной, которую оставила дома.