Со всей любовью

Она встретила меня на террасе. Возраст пятьдесят и сколько-то там. Кто может что-либо определить с женщинами на далеко зашедшей стадии ухода за своей внешностью? Выяснилось, что она француженка. Безупречный английский. Красива, если тебе нравится белый фарфор. Лицо пластически освежено, а потом и еще раз, как я определила. Тонка, как угорь. Платье – чехол в обтяжку. Немыслимые ноги – я даже ахнула. Бряцающие браслеты. Предельно официальное приветствие («Мой муж мне о вас рассказывал» и прочее в том же духе). После того как я привела себя в пристойный вид в своей темной башне, молодой красавец цыганского склада в черно-белом костюме подал нам коктейли в ухоженном саду, который орошается вращающимся разбрызгивателем из тех, что обдают тебе задницу, стоит зазеваться. Мы сели, и Эстелла завела беседу на всякие светские темы, а затем о сборе пожертвований – труде всей ее жизни: «Дети в беде» по всем уголкам мира. За него ее наградили французским орденом Почетного Легиона, не преминула она обронить. Музей – это больше труд на покое, и занялась она им ради Хавьера. Все это время я оставалась сплошным декорумом и иногда дипломатически кивала. Нет, Джейнис, ты мной гордилась бы. Солнце пекло, несмотря на март. Тут лето захватывает зиму врасплох и убивает наповал. Мы ели восхитительный рыбный салат, пили «Маркиз де Какарес» («родственник») и восхищались видом («почти все это принадлежит нам»). Затем она объяснила, насколько полезной я могу быть («представитель иностранной монархии может смазать столько колес, моя дорогая: увы, мои предки были низложены в восемнадцатом веке»). Наконец она удалилась для сиесты («надеюсь, вы найдете кровать удобной. Мария Каллас жаловалась, что она слишком мягкая. Но вы же знаете Марию!»).

Я редко испытываю благоговение, но, признаюсь, вечера я ждала без особого восторга. Я видела герцогиню Виндзорскую и понятия не имела о Мей Уэст, которой ей предстояло стать.

Под вечер паласио все еще был погружен в тишину, а потом я познакомилась с городком – очень милым, выпила limon granizado[13] в кафе и полюбовалась аистами на крышах вокруг. Уже секс-бомбочка отодвинулась куда-то далеко-далеко. Вернулась я, когда уже смеркалось. Поскрипывающий всеми суставами служитель сообщил, что маркиза у бассейна («бассейн с подогревом», вспомнилось мне). Собственно говоря, она была не у, а в – с молодым человеком, который подавал нам коктейли в саду. «А, вот и вы! – крикнула она. – Не приглашаю вас присоединиться к нам, я присоединюсь к вам». И она выбралась из воды. Абсолютно голая. В полусвете она выглядела на тридцать. «Люблю окунуться с Луисом вечерком», – сказала она, заворачиваясь в полотенце. – Он принесет нам выпить, когда оденется, но в таком виде он очень мил, вы не находите?»

Луис вылез из бассейна. Не такой голый, как маркиза, но на самую чуточку – веревочка с перехватом в промежности, какие носят стриптизерки. «Немножко смахивает на пакетик чая для заварки, не правда ли, – заметила она небрежно. – Но уверяю вас: ничего общего».

Меня так потрясла метаморфоза Эстеллы, что я онемела. Неужели это утренняя женщина? Я прищурилась в сумрак, чтобы убедиться. Уютно свернувшись в полотенце, Эстелла удовлетворенно замурлыкала какой-то мотивчик. «Мне так нравится здесь, – сказала она через некоторое время. – Этот мирный покой. Конечно, в разгар лета жарко невыносимо. У нас есть крытый бассейн. Луис его предпочитает, правда, Луис? – сказала она по-испански. Молодой красавец вернулся, вновь безупречно элегантный в черно-белом костюме, и наливал вино. Уже совсем стемнело. Он зажег фонарь и поставил между нами. – Хавьер прозвал его моим игрушечным мальчиком, – добавила она задумчиво. Лично я не сказала бы, что он такой уж «игрушечный»… Нет, не беспокойтесь, дорогая. Он не понимает по-английски».

Эстелла осушила свой бокал. Луис немедленно снова его наполнил. Она махнула, чтобы он ушел. «Знаете, – продолжала она, – одна из привилегий старости – доставлять удовольствие молодым». Я услышала ее смешок. Потом она протянула руку и погладила меня по плечу. «А знаете, вы мне нравитесь. Мы сможем разговаривать». За все это время я не произнесла ни слова.

Обедали мы поздно вечером – за столом опять прислуживал Луис. «А Хавьер не возражает?» – спросила я опасливо, боясь, как бы Эстелла вновь не преобразилась в герцогиню Виндзорскую. «Нет, нет, нет, – сказала она. – Хавьер очень милый человек, но каплун. Когда-то он умудрялся несколько раз в году, чаще в праздник того или иного святого. Но с тех пор, как ему стукнуло пятьдесят, он продолжал подниматься по политической лестнице, но подниматься у него перестало вовсе. Однако в винах он понимает, не правда ли?» И она сделала знак Луису.