Со всей любовью

Я заплакала. Возможно, она этого и хотела. Даже по телефону я почувствовала, как опытная рука протягивает мне бумажную салфеточку. Во всяком случае она внезапно перестала разыгрывать амазонку и начала давать мне с полным спокойствием практичные советы. Я должна осадить его, сказала она, заставить его полностью понять, что я чувствую, что он сделал мне. Ни в коем случае я не должна даже заикнуться, что, быть может, отчасти тут есть и моя вина: не уделяла нашему браку должного внимания и прочая тягомотина. Бить надо наотмашь: он тяжко меня ранил; ответственность лежит на нем, и исправить все должен он. Вот так: прямо в челюсть.

Вкратце такова суть инструкции группенфюрера встреч (и огромный телефонный счет Пирсу, вероятно, на сумму, в которую ему обходится обед со сдобной булочкой).

Ладно, подумала я. Попробую.

Итак, Сто Дней начнутся с доклада о моих попытках применить на практике совет группенфюрера встреч Сюзанны, невестки и профессионального сексолога.

Служба ремонта браков, отчет № 1

Джейнис, Бог Любви обладает извращенным чувством юмора. И может быть, именно его чувство юмора помогает нам сносить его штучки. Сегодня вечером я ждала, чтобы Пирс вернулся из посольства, вновь и вновь репетируя, что я скажу по указанию группенфюрера: «Заставь его полностью понять, что ты чувствуешь, что он сделал с тобой, как страшно тебя ранил. Не вздумай говорить, что отчасти виновата ты сама – это не так. Бей наотмашь. Прямо в челюсть».

Я репетировала и репетировала. Расхаживала по квартире, произнося душераздирающие речи перед зеркалом, перед картинами, перед улицей за окном, а иногда и перед кремозагарным календарем, когда чувствовала, что мне надо подбросить угля в топку. Я приобрела поразительное красноречие, удивительную отточенность в выражении своих мыслей. Мои доводы были неопровержимы. Великолепнейшее исполнение, и я гордилась собой, была исполнена уверенности. Я поздороваюсь с ним спокойно, приглашу его сесть цивилизованнейшим образом, а затем изложу ему мои доводы, один за одним – преподнесу ему мою душу, как рекомендовала Сюзанна. Я добьюсь, чтобы он меня слушал, слушал по-настоящему; удостоверюсь, что он действительно понял, что он знает, какую страшную психическую боль причиняет мне – мне, которая всегда глубоко его любила и безоговорочно доверяла ему, когда дело касалось священных уз нашей совместной жизни. И вот он нарушил это священное доверие – как он мог? Да-да, я обнажала перед ним мое сердце, показывала ему, как кровоточит это сердце. Никакой стоической твердости для Рут Конвей: я собиралась бить наотмашь, сказать ему, что он сделал со мной, по-настоящему дать ему в челюсть.

И когда Пирс вошел в дверь, именно это я и сделала. Я сказала: «Дерьмо ты фуэвое», – и врезала ему.

Костяшки пальцев у меня все еще сильно ноют, но, Господи, он упал как подкошенный. И как замечательно это было! Такая великолепная разрядка – как самый лучший оргазм. И откуда у меня взялась такая сила? К несчастью, падая, он ударился о батарею, и я подумала, что убила его. Жутко перепугалась и тут же все ему посмертно простила из самой глубины души, пока он не открыл глаза и не сказал: «Черт, тебе что – обязательно надо было это делать?» Тут я снова взъярилась и завопила: «Да, обязательно, кровь из носа, сучий ты сын!»

И кровь правда была, хотя и не из носа. На следующее утро он вышел из дома с парой пластырей на плеши. Он выглядел как разгоряченный и очень сердитый кролик.

Боюсь, я не создана для ласковой логики. Высокая степень импульсивности и низкие хитрости – в этом я вся. И абсолютно не знаю, где искать помощи теперь. Буду зализывать свои раны (пока Пирс зализывает свои) и стараться найти ответ. Надеюсь, я еще не на пути к Ватерлоо.

В любом случае я временно оставила наполеоновскую стратегию и вернулась к дурацким замыслам, как портить жизнь Пирсу. Они ничего не решат, но могут принести мне чуточку удовлетворения: немножко смахивает на то, как лечь в постель с полным дерьмом – в процессе не остановишься из-за приятных ощущений, но потом жалеешь, что пошла на это.

Итак, теперь позволь ознакомить тебя с делом об исчезновении современной английской скульптуры.