Соавторы

– Да! Нет! Да! Простите! – Я подскочила и пулей вылетела из её кабинета.

В туалете на первом этаже бизнес-центра я медленно приходила в себя. Умыла лицо, жадно выпила воды – прямо из-под крана. Вода оказалась невероятно вкусной. К моей радости, никого, кроме меня, в туалете не было, что странно: народу в бизнес-центре должно быть много. Градом катились слёзы – от беспомощности и осознания того, что ты можешь рисоваться себе какой угодно: сильной, взрослой, талантливой, но стоит кому-то поставить перед тобой пустую кружку – и ты уже тряпка, кусок ветоши, маленький жалкий бумажный комок. И ничего, ничего ты не можешь поделать! Тебя подмяли, растоптали, сами того не желая, и твоя жизнь летит ко всем чертям. И так будет всегда, пока ты зависима от своего звериного, тупого и жестокого недуга. Когда-нибудь ты будешь стоять на пьедестале, выиграв сложную гонку, тебе поднесут золотой кубок победителя – а он пустой, пустой, пустой! И ты съёжишься, опустишься на корточки – прямо перед камерами – и заплачешь от собственной жалости к себе. И никакая победа уже будет не нужна. Тебя уничтожили. Точка.

Приняв таблетку, которую всегда ношу с собой в косметичке на такие вот случаи, я села на подоконник и принялась соображать, что теперь делать. Вернуться в офис страховой компании, наврать, что прихватил желудок? Или признаться в панической атаке? В любом случае, собеседование было провалено.

Я покуковала на подоконнике ещё немного, пока не появились туалетные визитёрши, косившиеся на меня с подозрением, и вышла в коридор. Всё правильно. Поделом мне! Не создана я для работы. Надо переходить в надомницы: матрёшек разукрашивать, вязать шапочки, переводить что-нибудь с другого языка, в конце концов. Если Белка меня не бросит, можно выжить. С будущей профессией социолога надо тоже что-то придумать. Ходить по домам к бабулечкам я не смогу – у них серванты, в сервантах чашки. Но, кстати, есть же социологические опросы, их же кто-то обрабатывает, анализирует, пишет длинные отчёты. Вот этим «кто-то», наверное, я и буду. Никто тебя не трогает, сиди себе в кресле с ногами и строчи на ноутбуке.

– Маш???

Я обернулась. О господи! Только его не хватало!

– Я тебя не сразу узнал. Приветики.

…Он совсем не изменился. Такой же красивый, подлец. Светлые волосы, глаза синющие. Ещё выше, кажется, или это я уже книзу расту.

Мы с Белкой сотню раз репетировали тот самый миг, когда я увижу его снова. Белка настаивала на том, чтобы обязательно прищуриться, как если бы присматриваешься, и попросить напомнить имя-фамилию.

– Лёша?

Я не была уверена, получилась ли у меня интонация такой, какую мы проигрывали с Белкой. Скорее, наоборот. Я не переспрашивала, просто выдохнула его имя.

– Классно выглядишь! Костюм, причёска… По-взрослому. – Он даже присвистнул.

Я знала, что он лукавит, – я была жёлто-сизая, как будто меня долго душили удавкой и били бутсами по печени.

– Да уж, – с трудом выдавила из себя я. – Красота неземная.

– Ты как здесь оказалась? – Лёшка дотронулся до моей спины, чуть отодвигая меня в сторону от прохода, чтобы выходящий из лифта поток людей не сшиб меня. Эдакий заботливый жест.

Все продуманные диалоги выветрились из головы, а состояние моё было таким, что язвить, а тем более убивать его, совсем не хотелось. Достаточно того, что мы с Белкой в последней книге насадили его на рог единорога (да-да, именно так, как когда-то при Иване IV сажали на кол).

– На собеседование приходила.

– Ух ты! А в какую фирму?

– «Дельта Лайф».

– Страховщики?

– Угу.

– А что у них за вакансия?

– Секретарь со знанием английского.

– Ну и как всё прошло? Возьмут на работу?

– Скорее всего, нет.

– Почему ты так решила?

– Девичья интуиция.

Мы болтали так, как будто и не было этих двух лет, а с ними не было обиды и предательства.

– Да ну тебя! – Лёшка засмеялся. – Ты всегда была перфекционисткой, и оттого пессимисткой. Тебе отказали уже?

– Нет пока.

– Ну и расслабься. Может, возьмут. Не нагнетай!

Он всегда был лёгким, этот Лёшка. За лёгкость я и влюбилась в него. Хотя, конечно, за глаза синие тоже. Когда я описала его в нашей книге, точь-в-точь как в жизни: и рост, и фигуру, и весёлый нрав, и глаза с задорной «хохотинкой», редактор сказала: надо переделать, слишком шаблонный, из бабских романов. А я разве виновата, что он такой на самом деле? Но редактор настаивала, и я ему выбила передний зуб. Он у меня так и ходил щербатый всю книгу, пока не обидел единорога. На этом всё и закончилось.

– Слушай, у меня обеденный перерыв, пойдём в кафе, расскажешь, как живёшь.

– Нет уж, – хмыкнула я. – Никаких кафе.

– Почему? Торопишься?

Он не знал про мой пунктик с чашками, потому что моя крыша поехала сразу после того, как мы расстались. И объяснять сейчас я ничего не собиралась.

– Да, тороплюсь.

– Брось, сто лет не виделись. Пойдём! Я тоже не голоден, у коллеги день рождения, пироги с утра были. Но хоть мороженое съедим. Я вот чувствую, что тебе после этих страховщиков непременно нужно мороженое. Минут пятнадцать, и побежишь по своим собеседованиям.

Чёрт, он умел убеждать.