Соб@чий глюк [litres]

– Ну, что тебе сказать об Интернете? – начал я, прикидывая, откуда начать. – Интернет, Ксения, он разный. И функции у него разные. Глубина разная. Цвет разный. Это новая среда обитания. Среда, в которой ничего не исчезает. Интернет, вся паутина, так задумана, что там ничего не исчезает. Вот, предположим, Кум пишет любовнице послание, что хочет с ней встретиться и от души потрахаться на конспиративной квартире.

– Ты опять?

– Не перебивай. Кум отправил послание, а потом стер его, чтобы жена не застукала. Но это любовное послание не исчезло, оно ушло в глубокий Интернет. И дело не в том, что люди из ЦРУ могут его найти, а в том, что подсознательно у людей возникает чувство всесильности Сети, ее великого могущества, почти бесконечности, а когда человек подключается к ней, то у него появляется ощущение, что он управляет этой системой.

Что все, что он ни напишет, становится вечным. Интернет дал лузерам ощущение значимости. Каждый может высказать свое мнение. Раньше этот двухсоткилограммовый кабан или кабаниха сидели на диване, жрали, не останавливаясь, всем были по херу, никто их ни о чем не спрашивал. Их и теперь никто ни о чем не спрашивает, но они могут высказать свое мнение, стать активными хейтерами или обожателями кого-то.

– Ты зря так говоришь о людях. Интернет – это настоящая свобода, – сказала сестра с волнением.

– Ты ошибаешься. Собака брешет на цепи, она что, свободна? – спросил я назидательным тоном. – Мы вернемся к этому. Итак, есть Интернет для идиотов, это социальные сети – попки, сиськи, всякая галиматья, которую люди выставляют о своей жизни: щеночки, котята, кто с кем и почему, люди высказывают свои банальные мысли, о которых их никто не спрашивает.

Те, кто половчее, делают там бабки, и подчас немалые. Это, кстати, мечта каждого идиота. Также это такой обезьянник, из которого собирают данные о людях, пробуют на них разные алгоритмы, проводят, так сказать, испытания искусственного интеллекта, впаривают разные концепции, товары, услуги. И, похоже, твой вирус очень живо реагирует на эту часть Интернета. Правда, Кум?

Кум смотрел на меня исподлобья, играя желваками и двигая лысой кожей на голове.

– Сергей Иванович, ты чего так разнервничался? – не удержался я от вопроса. – Что тебя так смущает?

– Я не понимаю, о чем ты, – сурово ответил Кум.

– Дальше. Есть просто бизнес-интернет – огромный поток информации для каждой специальности, для каждой грани человеческой деятельности. Это скучно.

И есть глубокий Интернет. Это подвал, куда сваливается вся информация, все черновики, поскольку ничто никуда не исчезает. Тоже скучно. Хотя там очень много интересного.

Дальше – темный Интернет. Это для упырей вроде нашего Кума. Через него работают разведки и прочие жулики, контрабандисты, наркоторговцы, педофилы и прочая нечисть. Там можно купить что угодно, заказать замочить кого-то, правда, с оговоркой, что, скорее всего, попадешь к Куму на допрос, а потом на кичу.

– Как это может существовать незаметно? – удивилась сестра.

– Когда ты идешь в заповедник или на сафари, тебя водят по дорожкам, и ты с этих дорожек не сходишь. А есть люди, которые ходят по чащобам. Идея была такая, что, например, создается вебсайт, ну, скажем, о вреде онанизма, – я многозначительно посмотрел на Кума, – и все могут зайти на этот сайт и почитать статьи о вреде или пользе рукоблудия. Но одновременно под прикрытием этого сайта можно незаметно сбрасывать информацию для какого-нибудь шпиона. Чувствуешь, Кум, интригу?

– Мы онанистов не ловим, – гордо заявил Сергей Иванович и поиграл желваками.

– Зато вербуете педиков в мусульманских странах, где гомосексуализм запрещен, – в тон ему ответил я, – и Интернет в этом вам помогает. И вот самая главная часть Интернета, она не для простых смертных идиотов, не для развлечений и общения, – я понизил голос и сделал паузу.

Кум сдвинул брови, а сестра шире открыла глаза в ожидании, что я скажу.

– Это часть мировой паутины, которая все регулирует. Сидят огромные пауки, которые свили эту сеть, и смотрят на букашек, которые барахтаются в паутине, и если кто-то барахтается чересчур сильно, то в него вонзают жало и впрыскивают сок, чтобы сварить его изнутри. Это называется арахнократия. Это к слову о свободе, о которой ты, сестрица, говорила.

Там же, в руках этих пауков, нитки к смене правительств в странах, нитки, которые могут начать революции, массовые волнения, погромы, нитки к очень демократическим выборам, на которых голосуют идиоты, а поэтому результат всегда один и тот же.

– Боже, а как же это происходит? – по-детски удивилась сестра.

– Это тема отдельного разговора. Может, наш разведчик расскажет об этом больше, – я посмотрел на Сергея Ивановича, а он смотрел на меня с небольшой толикой уважения. – Хотя наш Кум, скорее всего, не по этой части. А происходит это приблизительно как в весеннем Ебипте.