Собачьи дни

— Вряд ли стоит на это рассчитывать, — сказала я, раздраженная тем, как огорчилась Рейчел. — Папа захочет пообщаться с тобой и придет один.

Логично, не правда ли?

Черта с два он захотел.

Когда мы вошли в дом, телефон трезвонил, и Рейчел бегом побежала отвечать на звонок.

— Это папочка, — прошептала она мне и переключилась на разговор с отцом: — О, отлично! Часов в семь, наверное. — Она вопросительно посмотрела на меня, и я кивнула. Дочь некоторое время слушала, улыбнулась и заключила: — Так я и думала. Я скажу маме, — на этом она положила трубку.

— Папа придет, — сказала Рейчел и по пути на кухню добавила парализовавшую меня новость: — И Миранда придет, я же говорила.

Очень мало пользы в стараниях быть конформистом. Взять хоть Пенелопу Уэбб с ее внешней респектабельностью, в тридцать восемь лет все еще топающую ногами от злости: не сомневаюсь, ее до глубины души потрясла бы весть, что соседка готовит чечевичный суп и бараньи отбивные для бывшего мужа и его любовницы. Напротив, я, однажды уверовав в то, что гуманность суть основа общественной жизни, находила ситуацию простой как апельсин, не видя ни малейшей логической или эмоциональной причины, почему Миранда не могла бы прийти на ужин. Кроме того — entre nous[43], — мне было очень любопытно с ней познакомиться. Точнее, меня интересовало, как она выглядит. В любом случае ожидаемое развлечение отчасти смягчило угрюмую раздражительность, так что по-своему я была благодарна Гордону.

Дверь гостям открыла Рейчел: я в кухне протирала чечевицу через сито. Домашний фартук поверх джинсов и пуловера был призван служить декларацией моей ультранепринужденности (которой не было и в помине) и способом показать, как гармонично я вписалась в спокойную, безмятежную домашнюю жизнь a deux, вернее, a deux avec ип chien[44]. Я играла роль счастливой, не знающей проблем матери-одиночки (что как раз в тот момент было неправдой). Негромкая нежная мелодия из «Шехерезады» Римского-Корсакова довершала картину. Если вдуматься, усмехнулась я, заправляя суп протертой чечевицей, выбор музыки не в бровь, а в глаз: подумать только, какие сказки я собираюсь рассказать гостям…

Гордон, потирая руки, по-свойски прошел в кухню, внеся с собой свежесть вечернего воздуха. У него хватило наглости похлопать меня по заднице и чмокнуть в щеку холодными губами, совсем как в рекламе «Оксо», кольнув щетинистым подбородком — на мгновение я ощутила дежа вю… Повернувшись, он притянул Миранду поближе, словно рабыню на рынке: у меня даже возникло искушение попросить гостью открыть рот и показать зубы.

Говорят, любовь слепа. Может, нелюбовь тоже ничего не видит? Может, в действительности Миранда была красоткой, шикарной девушкой, праздник для глаз и соответствовала остальным эпитетам, которыми сыпал Гордон, пытаясь привести меня в восхищение, но с того места, где я стояла — архетип разведенки в домашнем фартуке, — гостья выглядела скорее дурнушкой. Разумеется, это было очень приятно, просто я не того ожидала, учитывая славословия, которые приходилось выслушивать последние четыре месяца. Я думала увидеть гибрид юной Мэрилин Монро и женщины-вамп, но эту девушку, даже с поправкой на неприязнь и без малейшего насилия над воображением, нельзя было сравнивать ни с той, ни с другой. Миранда оказалась крупной (как говорится, мясистой), ростом не ниже Гордона и гораздо шире в груди и плечах (груди, кстати, у нее было много, но обладательница упаковывала ее так, что та напоминала скорее книжную полку, чем две прелестные полусферы, вызывающие страстное желание). Добавьте к этому улыбку, открывающую зубы, огромный рот (я невольно задумалась, как Гордону удается закрывать его своим, чрезвычайно маленьким) и крошечные карие глазки, совершенно исчезавшие, когда она гримасничала. Темные волосы, остриженные «под пажа» со слишком короткой, по моему мнению, челкой, придавали владелице постоянно удивленный вид. Одета она была почти как я, за исключением, естественно, фартука. Если бы мне сказали, что гостья только что прибыла из азиатских степей, я бы не удивилась.

— Добро пожаловать, — сказала я, протянув руку.

Миранда хихикнула и вставила мне в руку букет фрезий.

— Спасибо за приглашение, — ответила она.

Возможно, все очарование заключалось в бархатном голосе: низком, мелодичном и, бесспорно, очень соблазнительном.

— Спасибо за цветы, — поблагодарила я.

Рейчел вынырнула из-за спины гостьи, вложила ручку в руку Миранды и сказала ей:

— Видишь, я же говорила!

— Что ты говорила? — удивилась я.

— Что ты не кусаешься.

— А вы что, сомневались?

— Я — нет, — ответила Миранда, глядя на Гордона, откровенно веселившегося, слушая разговор. — Он — да.

Отвернувшись, чтобы положить цветы в раковину, я сказала:

— Я, конечно, много чего тебе сделала в свое время, но ни разу не укусила, не так ли, Гордон?