Собачьи годы

И друзья чокаются, невзирая на пожар, что расползается по полу и уже начинает полизывать барачные стены. Пивная кружка и стакан цитрона встречаются в воздухе и издают подобающий такому случаю звон, в то время как под потолком до смерти измученные балетные туфельки, воспрянув от занимающегося жара, начинают свой удивительный балет: эшапе круазе, эшапе эфасе, — ассамбле, ассамбле — пти батман сюр ле ку-де-пье. Ах, какой же это замечательный балетмейстер — огонь! Но уж поистине достойное оваций чудо совершает тем временем горячий цитрон: капли йенниной эссенции вкупе с толикой слюдяных блесток на кончике ножа уже оказывают свой волшебный эффект — мягким, чуть высоковатым и, пожалуй, немного тихим, а потому за балетмейстерской работой пожара не всегда разборчивым тенорком Золоторотик, не прекращая курить даже в условиях пламенного окружения, рассказывает свои захватывающие хрестоматийные истории, с моралью и без. Матерн, тоже не будь лодырь, в ответ выдает свои, заполняющие, кстати, кое-какие пробелы в историях Золоторотика. Да и у Йенни, хозяйки за стойкой, свои истории имеются. А вокруг этого увлеченного историями квартета — ибо пес Плутон, конечно, слушает — огонь рассказывает свою, которая так нравится приплясывающему от жара кордебалету под потолком, что он отвечает дружными и точными па де ша и, не зная усталости, перебирает ножками: па де буре, па де буре! И покуда фотографии, пестря аттитюдами и арабесками, начинают обугливаться с нижних краев; покуда у стойки очередная история Золоторотика, дополненная матерниадой, плавно перетекает в искрометно-цитронную Йеннину историю; покуда, значит, фотографии бугрятся и чернеют, историям нет конца, а разгулявшийся над пламенем кордебалет выделывает совсем уж немыслимые глиссады, — на улице пожарная команда начинает тянуть свою, нескончаемую, как пожарный шланг, волынку.

Престо[434]! Золоторотику пора со свими птичье-пугальными историями поторапливаться; Матерну со своими собачьими тоже самое время закругляться; да и Йенни не худо бы подвести к финалу свою легенду о слюдяных гнейсах, где действуют лесные гусары и смугляки, то бишь просто цыгане, и все должно закончиться веселым праздником с угощением из запеченных ежей; ибо ни Золоторотику, ни хозяйке, ни толкующему пса в притчевом смысле Матерну не дано рассказывать свои истории столь же быстро, как огонь умеет пожирать дерево. Статичные аттитюды и арабески на фотографиях уже начинают оживать в пламенной динамике. Изобретательная хореография уже сближает непринужденные паз ассамбле кордебалета вверху с широкими и размашистыми, огненными мужскими па жете снизу. Короче говоря: уже вся забегаловка, за исключением крохотного островка увлеченной своими историями стойки, горит ярким пламенем. А раз так — совсем по-быстрому еще историю о засаде птичьих пугал в битве при Лейдене. А после Матерн со своей историей о том, как он по наущению Девы Марии отравил черного пса. Хозяйка трактира Йенни — о, как идет ей огонь, как оживает в волнах жара былая Жизель в ее увядших чертах — эта вновь расцветшая красавица еще успеет скорыми, острыми, сверкающими, как слюдяные зайчики словами поведать о том, как мало, в сущности, нужно добавок, чтобы превратить обычный цитрон в заветный, животворный эликсир Золоторотика.

— Рассказывайте, дети мои, рассказывайте! — воодушевляет Золоторотик, уже с новой сигаретой в зубах, всю честную компанию у стойки, включая задремывающего пса. — Не дайте ниточке порваться, дети мои! Ибо покуда мы рассказываем — мы живем. Покуда нам еще приходят на ум истории, с моралью или без, про собак, угрей, птичьи пугала, про крыс, наводнения и рецепты, истории лживые и хрестоматийные, и покуда нас еще способны развлекать истории — до тех пор никакой ад нам не страшен! Рассказывай, Матерн, если тебе жизнь дорога!

Балет кончился под бурный треск аплодисментов. Девятихвостые языки пламени взметываются и совокупляются налету. Барачные стены доблестно встречают свой удел. Пожарники доблестно выполняют свое назначение. И жар был бы уже непереносим, если бы Матерн не умел остудить его своей январской морозно-трескучей историей:

— Такие морозные зимы только на востоке и бывали. И если уж там снег шел, то по-настоящему, целыми днями. И все, бывало, заметет, все! Потому и снеговики на востоке еще и тогда были куда больше, чем на западе. И когда оттепель наступала, ей работы было будь здоров! Еще предки мои, давно, когда фамилия у них была не Матерн, а Матерна, так вот, они в январе, когда от Хелы до самого устья Вислы все подо льдом…