Собачьи годы

О, бессилие, высиживающее яйца ярости, голой и без всякого пушка! Вальтер выпускает слово. О, ярость человеческая, вечно ищущая слов и в конце концов хоть одно да находящая! Матерн вонзает это одно, одно-единственное, заточенное, меткое. О, ярость, о, человеческая, которой одного раза всегда мало и в повторах чается новизна! Много раз подряд — слово! Пес стоит. Канал раздваивается. Золоторотик даже забывает прикурить сигарету от догорающего чинарика. Лейтмотив, красной нитью и кровью. Матерн прицеливается и говорит:

— Абрашка!

Окончательно проснулись воробьи. О, дивное и мягкое пробуждение майского утра под разделенным надвое небом. О, ночь, минувшая, и день, еще не наставший. О, междучасье, когда вымолвленное словечко «абрашка» еще не упало, еще временит, еще парит в воздухе…

Падает не словечко, падает Матерн. Переутомился. Да и было от чего:

— Сперва поездка эта межзональная со всей чертовщиной. Потом этот загул по кабакам. Смена климата. Радость свидания. Такого кто угодно не выдержит. Каждое объяснение раскрывает лишь обстоятельства. В конечном счете каждое слово — лишнее. Делай со мной, что хочешь.

Что ж, Золоторотик взмахом трости черного дерева останавливает такси:

— Аэропорт Темпельхоф. К залу отлета, пожалуйста. Этот господин, пес и я, мы все очень торопимся. Нам надо успеть к первому же рейсу на Ганновер. У нас там осмотр подземного предприятия: фирма «Брауксель и К°». Слыхали про такую?

СТО ТРЕТЬЯ И НАИГЛУБОЧАЙШАЯ МАТЕРНИАДА

Кто хочет спуститься под землю, тому перво-наперво надо основательно проветриться в воздухе: так что рейсом авиакомпании «Бритиш Эрвей» до аэропорта Ганновер-Лангенфельд. Оставшуюся часть пути по плоской наземной равнине помогает сократить присланный фирмой автомобиль: мимо коров и стройплощадок, по подъездным путям и дорожным развязкам, вперед сквозь зелень майского, но все еще блеклого ландшафта. Уже издалека взгляды приклеивает к себе цель на горизонте: огромной кубышкой гора отработанной породы, кирпично-красные коробки корпусов; а вот и лаборатория, штейгерский барак, котельная, здание управления, склады — и над всем этим, по-хозяйски оглядывая крыши корпусов, гору породы, погрузчики и рештаки — огромная, на высоченных ходулях, птица подъемно-спусковой башни, копер.

Кому нужны какие-то соборы, когда такие махины подпирают небо! Это и есть фирма «Брауксель и К°», которая, хотя и зарегистрирована в калийном объединении Ганновера и подотчетна тамошнему горнорудному управлению, давно уже ни тонны калия не добывает, однако ежедневно отправляет под землю по три смены горняков: главного штейгера, штейгера смены, штейгеров участка, мастеров вентиляции, аттестованных забойщиков и шахтеров, всего сто тридцать двух человек.

А того, кто первым вылезает из служебного «БМВ», здесь, на производственной территории, покуда подъемный барабан в шахтном стволе способны тянуть канат, здесь следует величать не Золоторотиком, а «господином директором» или «господином Браукселем» — так обращается к нему водитель, так приветствует его привратник.

А тот, кто вылезает из служебного авто вслед за Браукселем, тоже еще далеко не Матерн, а, совсем напротив, черный здоровенный кобель породы немецкая овчарка, которого оба, Брауксель и выбирающийся наконец из машины Матерн, кличут Плутоном.

И едва они ступают за тяжелые, кованые железные ворота, что поставлены были еще в добрые времена соледобычи, привратник, здороваясь с господином директором Браукселем, почтительно сдергивает с головы шапку. После чего Матерн, которого ни полная чудными происшествиями и столь же причудливыми беседами ночь, ни чудесный по своей легкости перелет по воздушному коридору Берлин — Ганновер не лишили врожденной способности удивляться, вынужден спросить:

— Что за чертовщина: отчего это здешний привратник так жутко похож на моего отца, мельника Антона Матерна?

На что директор рудника Брауксель, ведущий своего гостя прямиком к штейгерскому бараку и свистом подзывающий к ноге пса Плутона, будто это и вправду его собака, может ответить с исчерпывающей ясностью:

— Привратник Антон Матерн не просто похож на мельника Антона Матерна, он и есть мельник, он и есть отец.

Что позволяет Матерну, который тоже, правда, безуспешно, пытается свистом подозвать Плутона к ноге, сделать многозначительное, хотя и несколько туманное умозаключение:

— Каждый отец рано или поздно становится привратником каждому сыну.