Собачья служба. Истории израильского военного кинолога

Мне нечего было возразить. Она права. Или неправа? Я понимаю, что не все арабы — террористы и нельзя всех стричь под одну гребенку. И что отношение ко всем ним как к потенциальным террористам — это путь в никуда. Оно будет вызывать ответное отчуждение, ненависть, которая легко перерастает все в тот же терроризм. Но, с другой стороны, в Израиль постоянно пытаются провезти оружие и взрывчатку, чтобы убивать мирных людей. Не лучше ли перестраховаться? Ошибка может стоить жизни десяткам людей. Как в этом случае различить белое и черное? Я до сих пор с болью вспоминаю этот случай. Болью от того, что я не знаю верного решения данной проблемы.

Спустя два часа, чтобы как-то оказаться полезным ребятам с блокпоста, я стал им помогать. Солнце уже довольно высоко забралось вверх. Ощутимо припекало. Сказать по правде, была просто невыносимая жара. И завертелась карусель односложных команд: «Заглуши мотор — выйди из машины — дай документы — отойди от машины». Один круг карусели, второй, третий, четвертый… А солнце поднимается по небосводу все выше, и мозги уже начинают просто плавиться от жары.

Араб, которого я остановил, старается проделать все как можно быстрее. Выходит из машины, протягивает документы: «Пожалуйста», — говорит он с сильным акцентом и отходит от машины. Я начинаю ее проверять. Кто там в салоне? Люди протягивают британские паспорта.

— Are you British?[20] — спрашиваю одного из пассажиров, явно палестинского происхождения. Спрашиваю просто так, из любопытства. И неожиданно получаю ответ, произнесенный с улыбкой:

— No, I am Palestinian! My home is here[21].

Для меня эти слова олицетворяли черное. Безоговорочно черное.

— I don't think so[22], — со злостью отвечаю я, протягивая ему паспорт, и стараюсь не смотреть на его дружелюбную улыбку.

Да кто он такой?! Неужели он так же страдает, как израильтяне или палестинцы, живущие на этих территориях? Очень легко быть патриотом, находясь в Англии или в другой стране. Приезжаешь сюда на выходные, а то и раз в год, чтобы сказать с гордостью, что твой дом здесь? Он очень разозлил меня. Езжай отсюда быстрее. Нет у тебя никакой связи с этой землей!

Сзади слышу крик:

— Нати, там кто-то стоит в очереди и выглядит довольно подозрительно. Он постоянно снимает и надевает рюкзак. Может, его стоит проверить?

К этому человеку направляется наш офицер Нати. Я его сопровождаю. Палец на спусковом крючке. При малейшей опасности уже через полсекунды мой автомат выплюнет смертоносный свинец.

Нати, не подходя близко к арабу, кричит на арабском:

— Стой! Не приближайся! Сними рюкзак. Положи на землю и достань оттуда все, что в нем есть.

Другие арабы, видя мой палец на курке, быстро попятились назад. У меня даже мелькнула мысль: «Почему они так уверены, что я выстрелю в людей, которые ничего угрожающего не совершают? Неужели мы для них враги, готовые убивать просто так? Только потому, что ты араб?».

Молодой араб, к которому обратился наш офицер (ему было лет девятнадцать), достал из рюкзака носки, рубашку, джинсы и показал, что больше там ничего нет. Мы вернулись обратно.

— Здесь нельзя верить никому, — сказал офицер, как бы пытаясь оправдать поведение своих подчиненных. — Позавчера почти совсем ребенок, семнадцатилетний араб-смертник, пришел сюда, чтобы взорвать себя в толпе. Мне пришлось дважды выстрелить ему в голову, чтобы он не смог привести в действие бомбу, — как-то обыденно продолжал мой собеседник.

Да, он убил подростка. Но подростка, готового убивать невинных людей. Как тут отделить зерна от плевел?

После трех часов сплошной карусели: «Заглуши мотор — выйди из машины — дай документы — отойди от машины» останавливаем очередную машину.

— Вытащи из машины всю еду и Коран. Сейчас собака будет ее проверять, — говорю я водителю. Напоминание о Коране и еде обязательно. Для арабов собака — это нечистое животное, и, если она коснется священной книги или еды, они посчитают это святотатством, осквернением. В израильской армии понимают, что вопросы веры и религии очень важны для арабов, и никоим образом не хотят спровоцировать конфликт на этой почве.

Водитель послушно убрал из машины еду и Коран, а также деньги, лежавшие в специальном углублении рядом с ручкой переключения передач.

— Деньги можешь оставить, — сказал я. — Мы не воры.

Водитель как-то суетливо начал оправдываться:

— Извините! Я не хотел показать, что вы воры. Извините!

Ему было лет пятьдесят. И я не мог понять: он так горячо оправдывался из-за того, что попросту боялся израильских солдат, или действительно понимал, что оскорбил людей, усомнившись в их честности. И я очень надеюсь, что этот араб нас не обманывал, хотя…

Проверяя машины, я десятки раз слышал «Извините», «Пожалуйста». Тебе улыбались, согласно кивали головой. Но ты чувствовал и где-то на уровне подкорки понимал, что это сплошная фальшь. Фальшь, продиктованная страхом и ненавистью. И этим зловонным коктейлем негатива блокпост был пропитан.