Собачья жизнь

Из-за помойки вылетел охотник сеттер. Я тоже побежал, и судорожно попытался вспомнить, что такое «первая космическая скорость»

Какой тут «Ко мне!» Она уже ничего не слышала. Она слышала только Его дыхание, только Его запах, выбивающий из головы остатки желания подчиниться моей команде.

…Я всегда думал, что достичь первой космической скорости невозможно, просто бегая бегом, своими ногами. Но в тот раз у меня, кажется, получилось. Я чудом не вышел на орбиту Земли, уже практически не касаясь её. Но эти двое двигались ещё быстрее. В лунном свете, бок о бок, постепенно сливаясь в один далёкий силуэт. До Луны им оставалось уже совсем немного…

Утром с улицы я услышал виноватый голос Ночки. Она дрожала от утреннего холода и хотела есть.

Потом снова наступила зима. Снег уже не вызывал такой бурный восторг. Ночке хотелось бегать, но что-то мешало. Она часто останавливалась и, словно задыхаясь, прислушивалась к себе. Что-то явно происходило с ней. Приближалось нечто волнующее и пугающее.

— Не скули, моя хорошая. Родим, не волнуйся, давай почешу животик. Видишь, какой большой уже…

Я снова спасал. Спасать её опять было легко…

Щенков оказалось всего трое. Влажные и пушистые комочки со слепыми глазками ждали открытия своего мира. Куда подевалась Ночкина гламурность — мамой она оказалась очень заботливой. Когда её крошки тянулись к набухшим соскам, Ночка жмурилась от счастья. Даже когда щенки прикусывали острыми, как иголочки, зубками — терпела. Таскала их за холку, чему-то учила.

И они выросли — послушные и воспитанные.

Щенков раздали, записав в паспортах «метисы».

Первые дни после этого Ночка не могла простить мне исчезновение её детей, она яростно искала их по всей квартире, за диванами и под шкафами. Возвращалась к корзине, неопровержимо хранящей запах её кровиночек. Она плакала и звала их.

— Ночка, они уже большие. Им пора выбирать себе хозяев. Повзрослевшие дети всегда уходят, Ночка, пойми…

Я пытался успокоить её, привычно поглаживая спину и почёсывая за ушами. Казалось, от моих прикосновений Ночке становилось легче. Но, внезапно повернув ко мне голову, она пристально вглядывалась своими, словно ранеными, глазами в мои, пытаясь отыскать в них признаки предательства и обмана.

В эти дни у Ночки на морде появились первые седые волосы. Мир стал совсем понятным: «Папа может спасти от всего, кроме исчезновения детей».

И Ночка больше не захотела иметь детей. Совсем! Какие бы красавцы-кобели к ней не сватались, она всем отказывала, грозно рыча и кусаясь. Оскорбленные кобели вместе со своими удивлёнными хозяевами в недоумении уходили. В собачьих кругах Ночка получила прозвище «Недотрога».

К ней опасались подходить почти все встреченные на прогулке собаки. Не боялись только глупые новички, которым и доставалось больше всех.

А ещё через несколько лет Ночка спасла меня.

Это случилось, когда поздно вечером на меня попытались напасть два обколовшихся отброса. У одного из них был обрезок трубы, которым он меня ударил сзади по шее. Хотел, видимо, по голове, но промазал. Гулявшая рядом Ночка вылетела из-за кустов и с разбегу свалила его с ног. Пока я пытался прийти в себя, она догнала второго и вцепилась ему в ногу. И ведь не учили её этому ни на каких тренировках…

В общем, когда приехал наряд полиции, оба наркомана в ужасе просили убрать «это чудовище».

Я видел, что Ночка потом долго по-своему переживала этот случай. Виновато поглядывала на меня, словно в чём-то подвела.

А потом мы всё забыли и жили до глубокой старости, пока человек в белом халате не сорвал с рук резиновые перчатки:

— Безнадёжно. Рак. Что вы хотите — они не живут пятнадцать лет.

— У собак тоже рак?

— У них вообще многое — как у людей. Только три качества у собак есть всегда, а у людей редко.

— Какие?

— Верность. И умение любить бескорыстно. А еще — всегда прощать…

И я снова спасал. Её легко было спасать…

От боли Ночка не понимала, что происходит. Только чувствовала, что от человека в белом халате пахнет какой-то безнадёжной и тщетной тоской.

Печальный взгляд её тёплых карих глаз словно озвучивал все невысказанные раньше слова:

— Папа, ты защитишь меня? Ты ведь всегда спасал меня… Почему ты держишь меня на руках, будто я маленькая, будто я снова щенок?

— Потерпи, моя хорошая… Моя Жопочка… Скоро тебе не будет больно.

Укол. Потом ещё один укол. И мир стал уходить куда-то в сторону.

Ночка бежала на ставших внезапно лёгкими и молодыми лапах по снежному полю и точно знала, что под снегом нет предательски открытых люков. Рядом бежали её дети — все трое. Светила луна, и где-то вдалеке показался несущийся силуэт сеттера. А на пригорке сидел на задних лапах старый ротвейлер и смотрел на неё так ласково, так знакомо. И запах от него шёл до боли знакомый…

— Папа? Ты — собака?

— Конечно. Я всегда мечтал быть собакой. Мы ведь — одна семья…

Откуда-то сверху на Ночку вместо снега падали горячие солёные капли.

— Почему ты плачешь, Папа?

— Тебе показалось, Ночка. Собаки не плачут. Собаки воют.

От горя.