Собачий архипелаг

Все, что когда-либо возделывалось и приносило плоды, исчезло под потоками жирной лавы, которую следующей весной Бро извергал в течение двух дней. Неспешные тестообразные реки подступили вплотную к домам, изменив до неузнаваемости пейзаж: остров покрылся толстой морщинистой кожей, полностью уничтожившей былую географию.

Немногие виноградники и огороды, находившиеся на холме Росс[18], уцелевшие от наплывов магмы, высохли в последующие недели и уже больше не зазеленели. Бро выпил их соки, превратил в камень корни, отравил своим дыханием. Все, что веками составляло богатство и великолепие острова, превратилось в шеренги голых лоз на лысом холме, в серые пни, источенные термитами, или увядшие кустарники, на которые даже воробьи не садились. Городок был окружен со всех сторон высокими застывшими черными складками, будто другим морем, мертвым и твердым, бесплодным до скончания веков.

Кюре умер после пчел. Какое-то время он наблюдал за гибелью своих питомцев из-за отсутствия цветов, а значит, и пропитания. Каждое утро он находил возле ульев груды сухих телец с тонкими крылышками и собирал их в карманы сутаны. Возвращался он с пасеки весь в слезах и дома выкладывал трупики насекомых на кухонном столе. Постепенно возникал светло-коричневый маленький курган. Последние дни священник провел перед этой хитиновой пирамидой, не сводя глаз с мертвых пчел и молясь о спасении их душ. К Богу он вернулся – после произошедших событий, увидев в них справедливое возмездие, посланное Небесами, дабы покарать жителей острова, и в первую очередь самого Кюре за многолетние сомнения в его Гефсиманском саду[19].

Спустя три дня, проведенных в молитвах, Кюре сгреб на лопату мертвых пчел и сжег их в печке. Когда дело было сделано, он в облачении лег на постель. Умер Кюре ночью, сжимая в руках молитвенник и четки, лежавшие у него на животе; на закрытых глазах по-прежнему были очки с толстенными стеклами.

Как знать, найдется ли в раю, в который, возможно, Кюре еще немного верил, место для стадиона и соревнований по прыжкам в высоту, где, стоя на трибуне в компании нескольких пчел, он мог бы вечно любоваться стройными ножками и легкими фигурками молоденьких, до времени ушедших спортсменок, наслаждаясь их чувственно-грациозным полетом над смертью ради обретения новой жизни?

Церковь, казавшуюся чем-то вроде ковчега из-за недостроенного корабля, закрыли. В ковчеге, правда, никогда не было «каждой твари по паре», а теперь даже и Ноя не было.

Хотя великий потоп все же произошел.

XXXI

Итак, мы подошли к концу. Вернее, я приблизился к краю бездны, рассказывая эту историю. Скоро она закончится. И тогда я отступлю назад, отползу, пропаду.

Вернусь в тень.

Растворюсь в ней.

Я вам оставлю слова. С собой унесу – молчание.

Я исчезну.

Я же говорил, что я – всего лишь голос.

Ничего другого.

Все остальное – человеческое и касается только вас.

Это не мое дело.

Прошло время, но на острове жизнь не наладилась. Да и не дело это времени – налаживать жизнь. Овидий писал, что время уничтожает все, но он ошибался. Только люди уничтожают все: и людей, и мир людей. А время – лишь свидетель. Оно просто течет, безразличное ко всему, так же, как лава текла из жерла Бро тем мартовским вечером, накрывая остров черным саваном, чтобы изгнать оттуда последних выживших.

Раньше человек, потерявший близкого, надевал на рукав траурную повязку. Отныне и земля острова оделась в траур и будет тысячелетиями носить цвет смерти. Так или иначе, а возмездие свершилось.

Доктор провел несколько недель в постели, с высокой температурой. Определенных симптомов какой-либо болезни у него не было. Временами он начинал бредить, мысли его путались. Снаружи стояла адская жара, а его трясло от холода. Лечился Доктор сам – настойкой чабреца, рюмкой виноградной водки, подогретой с сахаром. Его часто мучили ночные кошмары, то перегруженные образами, то абсолютно без сновидений, но тяжкие и черные, как космическая пустота.

Все же он выкарабкался. Постепенно жизнь вошла в свою колею. Первый, к кому он отправился однажды утром, был Мэр.

Доктор нашел, что Мэр сильно изменился. Постарел, внезапно и резко. Весь пожелтел. Седые волосы стали совершенно белыми, словно он попал в снегопад. Он и раньше-то не отличался полнотой, а теперь рубашка и брюки болтались на нем как на вешалке. Мэр распродал свои лодки, а склады закрыл. Правда, он по-прежнему оставался Мэром, но вот только мэром чего?

Хозяин разлил кофе в чашки. Доктор слышал, как за стенкой жена Мэра готовила еду. Сейчас они, как обычно, пригласят его позавтракать с ними, он, как всегда, откажется и переместит свое тучное тело к себе домой, чтобы поесть там немного хлеба и оливок, приправленных одиночеством.

– Знаешь, что я сегодня видел во сне? – начал Доктор, чтобы нарушить неловкую тишину.

– Откуда мне знать? Я не живу в твоей голове.

– К счастью. Значит, у тебя есть шанс.

– А ты хотел бы жить в моей?

Мэр произнес это с грустным вызовом. Доктор ответил ему улыбкой, тоже печальной.