Собачий бог

— От кого? — он уже, как видно, имел немалый опыт общения с местной публикой — наркоманами, алкашами и бомжами.

— От собаки по имени Тарзан, — сказал Бракин и остановился.

По лицу Аленки пробежали, одно за другим, несколько разнообразных чувств: радость недоверие, тревога.

— Значит, он живой? — чуть дыша, спросила Аленка. Глаза её расширились и заблестели. — А где он?

Бракин не успел ответить. Ворота скрипнули, показалось старушечье лицо в платочке. Подозрительные глаза впились в Бракина.

— А вы откуда Тарзана знаете? — скрипучим от нехорошего волнения голосом спросила она.

— Да я ж тут не первый месяц живу! — вполне искренне удивился Бракин. — И собак многих знаю, и людей. Вот вас, например. Иногда встречаю с Аленкой, когда вы в магазин идете. А раньше — когда из садика возвращались.

— А-а… — сказала баба, хотя подозрения её еще не вполне рассеялись. — Ну, то-то я вижу, лицо вроде знакомое. Квартируете тут, вроде?

— Ага. Студент. А живу у Ежовых, в Китайском переулке.

Баба пожевала губами.

— Ладно. Аленка, — марш домой! А то скоро этот, мертвый час.

— Ну ба-аба… — заканючила было Аленка, и вдруг смолкла: мимо них, по обочине, промчались пять здоровенных овчарок.

Баба посмотрела на них и сказала с неудовольствием:

— Ну вот, стреляли их, газом душили, — а они вон, как кони, носятся!

И смолкла.

Овчарки словно услышали её. Резко остановились, развернулись и подняли носы.

От людей, стоявших у ворот, доносился тот самый запах. Тот самый. Запах исходил от полноватого флегматичного человека в куртке и легкомысленной осенней шапочке с кисточкой. Овчарки заволновались, заворчали; можно было подумать, что между ними пошла грызня и они вот-вот передерутся.

Они действительно чуть не перегрызлись. Инструкции Белой были понятными и четкими: человек и две собаки. Человек в наличии имелся, собак же видно не было.

Бракин задумчиво посмотрел на них, потом каким-то странным голосом сказал:

— Ну-ка, ребятишки, бабушки и дедушки, давайте-ка быстренько в дом.

— А? — поразилась баба, подумав, что ослышалась.

— Идите в дом, говорю! — зашипел Бракин. — И быстро! Запритесь, никого не пускайте. К вам, кстати, никто в эти дни подозрительный не заходил?

— Заходил, — быстро ответила почуявшая опасность баба. — Милиционер какой-то странный. Помощник участкового. Что попало плел, про Тарзана спрашивал.

— Это не помощник участкового. — Бракин начал подталкивать всех к воротам. — Быстрей, делайте, как я говорю. Объясняться потом будем… На замок! И никаких помощников не пускайте, — никого! Я вернусь, в окно снежок брошу.

Баба торопливо завела детей во двор, — и вовремя: пятеро овчарок, кажется, договорившись, разделились: трое понеслись дальше, а двое повернули к дому Аленки.

Звонко звякнула задвижка за металлической дверью ворот. Потом хлопнула дверь и скрежетнул замок.

Бракин повернулся. И чуть не упал в снег: овчарки неслись прямо на него, оскалив пасти. И казалось, что глаза их светятся в надвинувшихся сумерках.

В этот последний момент Бракин отчетливо понял, что спасти его может только чудо.

Бактин. Городское кладбище

Густых дождался окончания церемонии. Когда толпа цыган стала расходиться, набиваясь в дорогие машины, он выглянул из-за сосен, проследил, куда села Дева.

Когда шум и гам смолкли и машины разъехались, Густых пошел в глубину кладбища. Вернулся он по главной освещенной аллее, с таким видом, будто только что посетил дорогую ему могилу.

Вышел за ворота, сел в машину.

— Ну, а теперь жми! — приказал он шоферу. — Видел, по какой дороге поехала цыганская кавалькада?

— Видел. В сторону Ивановского.

— Вот и догоняй давай.

И надолго замолчал.

Кавалькаду они догнали довольно быстро, и дальше неторопливо плелись в фарватере. Цыганские машины время от времени дружно сигналили, но патрули на поворотах только молча смотрели им вслед.

Уже совсем стемнело, когда добрались до пригородного села, прозванного горожанами Цыганским: треть домов здесь принадлежала цыганам, еще треть — мигрантам из Средней Азии и Кавказа, — все они жили тесными замкнутыми общинами, занимаясь полулегальным и совсем не легальным бизнесом.

Густых велел водителю остановиться на бензозаправке, расположившейся на окраине села. Заправка не работала, только два охранника дремали в стеклянной клетушке. Один из них привстал, увидев машину с «белодомовскими» номерами, но махнул рукой.

Густых не велел включать в салоне свет. «Волга» стояла темная, в самом дальнем углу площадки.

— Подожди здесь, — сказал Густых.

— Ну, уж нет, Владимир Александрович! — сердито сказал водитель. — Вы и так по кладбищу без охраны ходили, а здесь вообще сплошной криминал…

— Тогда езжай домой.

— Да вы что?..

Густых не ответил, вылез, захлопнул дверцу.

И исчез в темноте.

Черемошники

Бракин окаменел. И ему казалось, что собаки мчатся слишком медленно, — он успел подумать о нескольких вариантах, но ни один не показался ему надежным.

Внезапно весь переулок насквозь пробил ослепительный свет: со стороны автобусного кольца, подскакивая на ухабах, несся милицейский патрульный «жигуленок».