Собачий файл

Были там и собаки Чуковой породы. Например, многострадальный Ральф. Огромный, матерый, пахнущий до дурноты, жил он у поэта Михаила Львова и недавно похоронил сына. Эта история произвела много шума и среди собак, и среди людей. Потомка Ральфа звали Джек. Он поселился в семье местных старожилов, воспитывал хозяйского сына Сережу. В те времена мальчики и собаки носились по Переделкино одной дружной ватагой, иногда забывая, кто какого сословия: человечьего или собачьего. Но мальчики бывают разные. Был в их шайке-лейке еще один Сережа — сын поэта Попова. Вот из-за схожести имен и вышла путаница. Словом, не любил старик Ральф этого второго Сережу взаимною нелюбовью. Тот кидал в него камнями, а однажды ударил ногой. Эту ногу Ральф, не долго думая, и покусал. Сочинитель незамысловатых, до предела ясных соцреалистичных стихов, Попов вернулся как раз из творческой поездки по Сибири и Дальнему Востоку. А совсем незадолго до этого получил он Государственную премию СССР — автомобиль. И как-то так совпало, что едва поэтического сына покусала овчарка, точно такую же овчарку папаша пострадавшего задавил на своем новеньком автомобиле. Правда, это был не обидчик Ральф, а его сын — ни в чем не повинный Джек.

Как же рыдала над бедным Джеком его матушка! Мать Джека — овчарка Кара, собака литературоведа Корнелия Зелинского. Она выбежала на дорогу и буквально навалилась всей грудью на бездыханного сыночка. И маленький хозяин Джека плакал. Родители боялись приносить в дом замену, и сначала пытались отвлечь Сережу от его горя кроликами, раздобытыми, видимо, у Казакевичей. Кролики сыграли положительную роль, а потом к ним добавились ежи — Фома и Роман, которые пришли сами и поселились под лестницей. Хрюкая и стуча лапами, они каждый вечер требовали от хозяев молока. Черепаха Даша была привезена контрабандой из Африки, куплена там у болтливого феллаха. А спустя несколько месяцев купили ребенку и новую собаку. Кутя был эрделем, он хвостиком мотался за мальчиком целыми днями, и только под вечер прибегал на полянку у пруда послушать новости. А о том, кто убийца Джека, Сережа узнал гораздо позже. Родители скрыли от него, что Попов хвастался в Доме творчества:

— Собак, отведавших человечьей крови, надо убивать. Это закон. Виданное ли дело, они будут собак распускать, а тут дети…

Ральф не стал связываться. Он уже поплатился за все и казнил себя до самой смерти. Приходил теперь к пруду тихий и угрюмый, сидел под ольхой, ни о чем не разговаривал с молодняком. Все местные девушки были кобелькам известны и не вызывали в них любовных эмоций. И дворняжки поэта

Сергея Васильева, разводчика голубей, и собака прозаика Дмитрия Еремина, живущая под огромным огородным пугалом, и колли заместителя министра культуры Владыкина, и Лапа — ювелирное создание, собственность прозаика Льва Никулина, — все они были боевыми подругами. А ведь между старыми знакомыми редко когда возникают нежные привязанности, не говоря уж о супружеских отношениях. Большой желтый пес Льва Ошанина собирал частенько дамский хор и репетировал всем до скрежета зубовного известные песенки. Это было похоже на клуб в военном гарнизоне, куда жены начальников бегают показать друг другу меха и новые сережки, а уж песни поют постольку поскольку.

Но если появлялась какая новая мадемуазелиха, все эти старые кобели пускали слюни и ходили за ней кругами, пока на склоне берега, спускавшегося к пруду, не получался настоящий собачий водоворот. Там Чук и увидел ее. Она появилась, как фея, в пролеске, в ореоле таинственного сияния, исходившего от ее пушистой шелковой шерсти! Она была колли! Робкая, как горная лань, утонченная, как Майя Плисецкая. Как она стригла ушками, как чутко подрагивали ее ноздри! Чук не мог оторвать от нее взгляда, он не заметил, как попятился вниз, задние лапы его ослабели, и он плюхнулся всей кормой в прибрежный, тягучий ил, да еще с таким громким всплеском, что вся тусовка дружно подавилась понимающим смешком. Луна плавала в пруду, прямо за спиной Чука. Она — колли — его тоже заметила! Еще бы! Грозная крупная фигура глупо чернела в круге ярко-белой луны, а короткий бобрик на голове смешно светился золотым контуром.

С того дня Чук потерял сон. Он потерял бы и аппетит — но раньше потерял кормильца: Демократ, этот местный помещичек, в валенках, с длинными седыми волосами, вдруг нарядился в одно прекрасное утро и исчез, и вот уже три дня не показывался на даче, а было известно, что другого прибежища у Демократа нет. Чук уже стал задавать себе странный вопрос: не от него ли, Чука, сбежал хозяин? Ведь наши комплексы и наш опыт прибавляют нам мнительности, мы все в первую очередь виним себя, если с кем-то случилась трагедия, которую мы уже пережили когда-то. Чуку ничего не оставалось, как смотреть по ночам на звезды, лежа на ступеньках веранды, и думать о колли.