Читаем Собачий род полностью

В глухой тишине со стороны товарной станции зазвякали далёкие стальные колёсные пары и заскрипели тормозные колодки товарных вагонов.

Из тёмного окна ближайшего дома неотрывно глядело чье-то лицо. Облитое луной, белое, в очках.

* * *

Когда собаки исчезли, растаял морозный туман, и утренняя звезда зажглась на угольном небе, дверь скрипнула. На порог из того самого дома вышел старик в со старыми побитыми очками на носу, старик в телогрейке, в шапке-ушанке. Он покурил, стоя на крыльце, глядя в небо. Потом пошёл к дровянику, вытащил лопату и жестяную ванну с привязанной к ручке верёвочкой. Неторопливо прошёлся по двору, вдоль забора, подбирая клочья одежды, куски человеческого тела, казавшиеся чёрными, сложил всё это в ванну. Взялся за веревочку и потянул ванну за сараи, к бане. Ванна скрипела, оставляя след на снегу. Ванну он втащил в баню, вывалил содержимое на холодный скользкий пол предбанника. Вернулся с пустой ванной во двор. Деревянной лопатой стал снимать верхний, заляпанный кровью, слой снега, набил ванну с верхом, оттащил её в огород и опрокинул в дальнем углу, в силосную яму. Прикрыл сверху чистым снегом.

Закончив работу, поставил ванну и лопату на место. И снова закурил, щурясь сквозь очки на одиноко сиявшую звезду.

Когда на звезду внезапно набежало облако и в воздухе начал реять снег, — удовлетворенно крякнул. Затоптал папиросу и двинулся к бане.

Снег пошёл гуще, огромными белыми хлопьями. В снегу потонули чёрные покосившиеся заборы, сараи и избы.

Над баней поднялся и, прижимаясь к земле, потёк тёмный дым. И до самого рассвета плыл горький дым над побелевшим, заваленным свежим снегом, миром.

* * *

Иоанно-Предтеченский Заволжский монастырь. XVI век

В лето 7077-е появились на дорогах люди с собачьими головами. Головы эти были приторочены к сёдлам[1]. А люди были в чёрных не то рясах, не то кафтанах, и страшны были не головами, не рясами, и не мётлами опричь собачьих голов, — ножами да секирами.

А лето выдалось плохим: неурожаи, пожары, да ещё и войною несло с запада. И стали знамения твориться, и мор пришёл в города и веси.

По дороге к монастырю, что на Спеси-реке, ехал верховой. Человек как человек, одет изрядно, оружие справное.

Монастырь был не слишком большой и богатый, но стены имел каменные, и ворота дубовые. Путник спешился, стукнул в ворота. Долго не отзывались, так что стукнул ещё и ещё.

Завозились. Наконец, откинулся крюк, выглянул в оконце седенький ключник.

— Впусти, отче, странника, — сказал путник.

— Ох-ох, — заохал ключник. — Ныне много народу съехалось, все кельи заняты, и в конюшне, и в амбаре… А кто будешь-то, мил человек?

— Вот мил человек и буду. Не государев слуга, а боярский сын. По своим надобностям в Москву еду.

— В Москву другой дорогой едут! А ты вон и с ручницей[2]. Стрелять учнёшь, а братия почивает…

— Чего ради стрелять кинусь? Пусти — не в лесу же ночевать.

Двери открылись. Ключник махнул рукой в сторону амбаров:

— Туда, что ли, ступай. Под стеной амбара — там соломы постелили, тоже странные спят. Лошадку к коновязи привяжи: а то в конюшне, говорю, тоже места нет.

— Добро… — пошёл было странник, но обернулся: — А кто там спит, под стеной-то? Псоглавцы?

Ключник, запирая ворота, глянул искоса, помедлил:

— Головы у их, как у всех добрых людей. Отужинали и спать легли. А кто, откуда, куда путь держат, — про то не ведаю.

* * *

Приезжий лёг на солому, шапку — под голову. Рядом богатырски храпели странники.

Когда взошла луна и выглянула в прорезь тягучих облаков, словно щурясь, — далеко, в лесу послышался одинокий волчий вой.

Странник поднялся. Тенью заскользил от одного спящего к другому. Наклонялся — и шёл дальше.

Вошёл и в конюшню — неслышно, как кошка. После конюшни заглянул и в клети, а после в кельи вошёл. Входил в каждую — и быстро выходил. Будто и не было никаких замков и запоров.

* * *

Утро занялось — и крик поднялся.

И у амбара, и в амбаре, и в конюшне, и в кельях — везде лежали мёртвые люди, зарезанные во сне. Да зарезанные страшно: с порванными глотками, с почти откушенными головами.

А странник пропал, хотя и не выезжал со двора. Пропал вместе с лошадью.

Братия и послушники попрятались по кельям. Потом игумен Михаил велел запереть ворота.

Монахи за конюшней стали копать глубокую яму. Игумен стоял рядом, надзирал, хмурясь и кусая губы.

А потом вдруг всем велел разойтись по кельям и усердно молиться. Кельи запер собственноручно, перекрестился:

— Борони Бог, дойдёт до Москвы — не сносить нам голов.

Он подумал.

— А ведь дойдёт до Москвы-то, дойдёт… Странники и донесут.

Заперевшись в собственной келье, игумен споро разделся до исподнего, достал из сундука — из потайного отделения, — крестьянский кафтан, шапку, кушак, переоделся. Большими ножницами наспех, кое-как, клочьями подстриг бороду; побросал в дорожный мешок книги, золочёную утварь, золотой крест, в кушак затянул золотые монеты. Выглянул из окошка, огляделся. Кряхтя, пролез в узкий проём, засеменил к каменной ограде, неловкий в кафтане — словно ряса мешала…

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги