Собачий род

Стёпка стал глядеть. Между домами были улицы, по которым в обе стороны неслось множество машин. А вдоль домов, суетясь, толкались люди. Места у них было немного, поэтому они шли, как машины, друг за дружкой: одна колонна в одну сторону, другая — в другую. Но то тут, то там порядок нарушался, и тогда колонны вытягивались, сжимались, разбивались на отдельные кучки.

Тощие деревья мешали смотреть, и тогда Стёпка присел на корточки, чтоб разглядеть всё получше.

— Что теперь видишь, Стёпка?

— Людей вижу! По улице бегут, однако!

— Гляди еще! — крикнула Катька и закричала что-то несуразное, как будто передавала кому-то ещё слова Стёпки.

Стёпка изнемог. Пот щипал ему глаза, мешая смотреть. Он надвинул на мокрый лоб шапку, утёрся рукавом. И внезапно словно прозрел: по грязной дороге, мимо каких-то ржавых механизмов, кирпичных стен, рельсов, крашеных в полоску столбиков — бежал он, его пёс.

"Шибко бежит, однако! — обрадовано подумал Степка. — Значит, дорогу знает!"

Пёс бежал по обочине, а мимо, обдавая его снегом, смешанным с грязью, проносились грузовики. Весь левый бок пса был мокрым, залепленным грязью, но он бежал, не останавливаясь и не обращая внимания ни на что.

Впереди был семафор; шлагбаум опустился, грузовики выстроились в колонну.

Пёс несся вперёд.

Дежурный на железнодорожном переезде вышел на террасу, поднял флажок, — и открыл рот от удивления: грязный лохматый пёс нёсся прямо наперерез поезду.

Заревел тепловоз, зазвенел в звонок дежурный, — пёс даже не стал утруждать себя, приостанавливаться. Поднырнул под шлагбаум; с ходу, не останавливаясь, перемахнул через рельсы и проскочил под самым носом у тепловоза.

Стёпка упал. Он дёргался, что-то кричал, колотил руками и ногами по утоптанному снегу. Он так перепугался, что сердце почти остановилось, а дыхание прервалось.

Стёпка выгнулся дугой, тараща мутные, налитые кровью глаза. Бил рукой по снегу, другой — рвал с груди промокшую от пота рубаху.

Что-то (или кто-то) — казалось ему — внезапно схватил его за глотку железными руками, и давил, душил, выкручивал шею.

В глазах потемнело, Стёпка судорожно пытался вздохнуть, и не мог.

И тьма внезапно ворвалась внутрь него, и взорвалась в голове.

* * *

— Стёпка! Ты что? Сдох совсем, однако?

Катька трепала Стёпку за воротник, приподнимала, била по щекам. Стёпка — белый-белый, белее снега, — по-прежнему лежал, закатив глаза. Катька выругалась, поднялась, и стала, кряхтя, поднимать Стёпку за ноги вверх. Согнула ноги в коленях и всей тяжестью навалилась на Стёпку.

Стёпка судорожно дёрнулся, и надрывно вздохнул. А потом задышал часто-часто, и лицо у него постепенно темнело, оживало, и вот уже глаза повернулись, как надо, и вполне осмысленно уставились на Катьку.

— Ну, и ладно, — тоже, за кампанию, часто дыша, сказала Катька. — Живой. Ещё поживешь, однако. Рано тебе ещё в "дом, который плывёт по воде"… в гроб, то есть…

Но Стёпка почему-то вдруг захрипел и забился.

Катька снова перепугалась, снова налегла было на щуплое, как у подростка, тело старика.

Стёпка высвободил рот и вдруг заорал:

— Да слезь ты с меня! Совсем придушила, дура окаянная!

Катька с жалостью посмотрела на него, плюнула, — и нехотя слезла.

Стоявшее за деревом и наблюдавшее за ними мохнатое существо с облегчением перевело дух. Потом бесшумно, спиной вперёд, стало отступать в глубину зимнего леса, оставляя в снегу большие, очень похожие на человеческие, следы.

* * *

Через полчаса они уже сидели в натопленной избе Катьки. Пили, отдуваясь, горячий сладкий чай, оба — в одних рубахах, мокрые от пота.

— Что видел, говори? — спрашивала Катька, очень довольная сеансом шаманства, а ещё больше тем, что вот вдруг, в один день, у неё появились и дрова, и мука, и чай, и даже сахар. И даже мужик! Хоть и завалящий, дохлый совсем, однако, — зато живой, настоящий, и… почти родной.

— Пса нашего видел, — тоже очень довольный, отвечал Стёпка. — Город видел, дома, улицу. Потом — дорогу. По ней машины мчатся, а рядом с ними — пёс. Подбежал он к дороге, по которой паровозы ходят, — скок через железные колеи! Только его и видели.

— А дальше? — с жадным любопытством спрашивала Катька.

— А дальше кто-то мне мешать стал. Душить. Я думал — злой дух на моём пути попался. А это, оказывается, ты, Катька была…

— Тьфу! — Катька шумно сплюнула на пол. — Когда я очухалась, да к тебе подползла, ты уже задушенный лежал. Насилу тебе ноги подняла, да на грудь надавила, чтоб задышал.

Стёпка задумался.

— Значит, это злой дух был. Хотел помешать мне, однако.

Катька тоже задумалась.

— Значит, пёс твой всё-таки силу имеет. Мешает он кому-то. Вот его и хотели в тайге похоронить. А он, вишь ты, как-то выполз к твоей избе.

— Наконец-то я от тебя умное слово слышу, — довольно улыбаясь, сказал Стёпка. — Я ещё когда понял, что пёс необыкновенный! Когда увидел его полумёртвого, в снегу.

Катька хотела обидеться, но раздумала.

— А я видела мёртвого человека, — вдруг сказала она.

Стёпка округлил глаза.

— Убитого?

— А и нет! — торжествующе сказала Катька. — Большой чёрный человек. Пока мы с тобой камлали, он лежал, как неживой. А потом встал и пошёл!