Собака Кантерсельфа

Крайний вахтовик забарабанил в дверь, требуя, чтобы жирного выпустили, иначе здесь начнется фирменный бунт. Все уже были на ногах, орали каждый свое. Сафа под шумок пробрался к самому выходу. Матрос пригрозил, что позовет Зарембу.

– Жирный сейчас тут все изгадит, тебя самого Заремба за борт выбросит за это! – выкрикнул Сафа из-за спин.

Его подержали десятки голосов, обладатели которых не хотели ютиться в одной комнате с кучей дерьма.

– Не вертеться! Иди на корму! – заладил матрос, отперев люк.

– Он не может вертеться! – ответили ему. – И идти не может! Надо его вытащить!

– Не вертеться! – вторил матрос, но не так уверенно.

Вперед неожиданно выступила широкоплечая фигура Никитоса.

– Его нести надо! Вчетвером!

Он выставил перед лицом матроса ладонь с четырьмя оттопыренными пальцами. Матрос осторожно, будто змею щупал, прижал два пальца обратно. Но Никитос остался неумолим.

– Вчетвером надо! Вдвоем не поднимем!

Толстяк неожиданно выгнулся дугой и натужился.

– Давайте быстрее, он сейчас тут такое родит! – в панике закричал крайний вахтовик.

Сафа кинулся к телу, к которому надо откровенно признать, никто особо не спешил, но был внезапно и грубо отстранен Никитосом.

– Ты не пойдешь! – холодно заявил он.

– Это почему? – возмутился Сафа, чуть было с досады не признавшись, что это он его отравил.

Никитос остался непоколебим как скала, о, как он его ненавидел в этот момент.

– Он пойдет! – Никитос указал пальцем ему за спину.

Сафа оглянулся. За ним стоял и переминался с ноги на ногу Макс.

– Какой из него носильщик? Он сам хромоножка!

Но Сафу уже оттеснили. Ярость от понимания, что его план полетел к черту из-за тупизны солдафона, застила Сафе глаза. Он еще не знал, что будет делать: вцепится Никитосу в горло, разобьет головой стекло, прогрызет пол словно мышь.

Но что-то надо было делать в ближайшие секунды, иначе поезд уйдет без него.

Максу доверили нести ногу больного, которую он не смог даже приподнять. Впрочем, из всех четверых, а остальных троих Никитос выбрал здоровых мужиков, смог оторвать несчастного от пола лишь он один и лишь ненадолго.

Жирный выгнулся и произвел такой страшный звук, что матрос испугался по настоящему:

– Иди на корму! – заорал он.

Сафа в кинувшейся толпе, наконец, получил доступ к телу, ухватив за штанину.

Когда толстяк сдвинулся, оказалось, что его держат не меньше двадцати человек.

Снаружи царили сумерки. Кроме дежурного матроса, на надстройке стояли двое матросов с автоматами, но Сафа прикинул, что от них можно будет укрыться за тушей отравленного. Однако пробираясь вперед, он все время наталкивался на преднамеренно или нет выставленное плечо Никитоса. Ну, и урод.

Толстяка решили обверзать через леерное ограждение, до кормы его все равно никто бы не донес. Полковник что-то нашептывал Максу, судя по испуганной роже последнего, что-то не дюже приятное. Когда они подтащили толстяка к леерам, Никитос совершил сложный маневр, непонятный для остальных, но который Сафа как старый авантюрист сразу раскусил: Он отсекал свою сторону от наблюдателей.

Тогда он бросил "свою" ногу и переметнулся на ту же сторону. Носильщиков, неожиданно оставшихся в меньшинстве, повело, кто-то свалился, за что немедленно поплатился, так как на него наступили, поднялся галдеж.

В мозгу Сафы резко отпечаталась картинка. Тонкая ручонка в ручище Никитоса. Макс, болтающийся над черной бездной и исчезающей внизу. Будем надеяться, не в море.

Время на размышления не оставалось, да и Сафа никогда особенно не любил размышлять. Посему он схватился одной рукой за леер и метнулся вниз. Его крутануло в воздухе. Он увидел белые барашки волн в темноте. Подросток описал дугу в воздухе, успев подумать, что если на нижней палубе кто-то есть, то ему хана, как впрочем, и Максу, их пристрелят, или, не захотев тратить патроны, скинут в море. Но испугался он не тогда, а, только услышав страшный шум, производимый толстяком, после чего тот произвел аварийный сброс вниз.

Сафа торопливо отпустил руку и влетел на нижнюю палубу, уйдя из-под шквального огня.

Он почти не ушибся, лишь слегка перекрутил спину в прыжке, перед тем как спланировать на гладкий пол. Нижняя палуба не была освещена, но не до конца наступившая темнота позволяла рассмотреть, что вокруг ни души, кроме согнувшегося и растирающего ушибленную ногу Макса. Их маневр остался незамеченным.

– Ну, и какого черта ты тут делаешь? – поинтересовался Сафа.

Макс возмутился в ответ:

– Почему ты это сделал? Я должен был один!

Сафа поинтересовался, что он должен был один.

– Этого я тебе сказать не могу! – важно заметил Макс.

– Я сейчас заору и убегу, – пригрози Сафа. – Тебя поймают, несчастный хромой, и скинут вниз. Под нами океанские глубины, ты очень долго будешь опускаться до самого дна.

И Максу ничего не оставалось, как расколоться. Как оказалось, Никитос попросил его посмотреть, какая охрана на носу корабля, где стояли контейнера.

– Я все могу понять. Но почему он попросил об этом именно тебя? – шепотом возопил Сафа.

– Он тебе не верит, – буркнул Макс. – Сказал, что ты что-то замышляешь.

Правильно вообще-то сказал, согласился Сафа.