Собака, которая спасла мир

К статье прикреплена зернистая цветная фотография женщины, которая может быть – а может и не быть – доктором Преториус. Она темнокожая и стройная, но на женщине солнцезащитные очки и бейсболка, а волосы, судя по всему, коротко подстрижены. На второй фотографии изображён огромный приземистый дом в окружении обширных лужаек – такие фото снимают с вертолёта или с дрона.

Я перечитываю статью, а потом ещё раз. Проверяю источник: сайт газеты. Проверяю газету: настоящая и «авторитетная». Этому нас учили на основах онлайн-грамотности, но до сих пор это никогда ещё не казалось настолько важным.

Ты ещё тут?

…потом на экране выскакивает лицо Рамзи – он хочет поговорить по видеосвязи. Я убавляю громкость.

– Говорил же тебе, это важно. Что думаешь?

– Это она? – шепчу я. – Где ты это нашёл? Как?

Следует пауза, а потом между нами начинается страннейший разговор.

Рамзи говорит:

– В смысле?

– В смысле «в смысле»? В смысле – как ты нашёл эту статью?

– Но ты же знаешь – ты же тоже там была. Когда я нашёл тот конверт в комнате доктора Преториус.

– Какой конверт? В какой комнате? Прекрати, Рамзи.

– Джорджи? Ты что, прикалываешься? Конверт с именем – я сказал, что проверю его. Джорджи!

И у меня появляется жуткое чувство, что кусочек моей памяти – крохотный кусочек – был стёрт. Рамзи так настаивает, что я вынуждена ему поверить. Такое случалось уже дважды или трижды за несколько последних дней. Вчера, например, я сказала папе: «Передай мне, пожалуйста, э-э-э… э-э-э… э-э-э, эм… ц-ц, э-э-э… масло!»

Мы просто посмеялись над этим, но он посмотрел на меня странновато. А за день до того я успела пройти мимо амбара и выйти на улицу, прежде чем вспомнила, что у меня полная сумка еды для мистера Мэша, и мне пришлось вернуться.

Я лежу в кровати и разговариваю с Рамзи, и у меня появляется ощущение, что это может продолжиться и дальше, и я в точности знаю, из-за чего: у меня повредился мозг. Тем временем Рамзи всё ещё болтает:

– …думаю, скорее всего, это она, но я не уверен.

Я заставляю себя вернуться к разговору.

– Инициалы у неё те же, – говорю я, – и мы знаем, что доктор Преториус любит плавать.

Рамзи ничего не отвечает, пока я не признаю:

– Это ничего не доказывает, так ведь?

– Может, нам просто спросить её? – говорит он, как будто это самая обыкновенная в мире вещь. «Простите, доктор Преториус, вы случайно не миллиардерша-затворница, доктор Эрика Петтарссен?»

– Не тупи, – говорю я, но для Рамзи это типичная идея. Нет фильтра ситуации, видите. Он бы сделал так не задумываясь.

Я слушаю его в пол-уха, потому что статья по-прежнему эхом отдаётся у меня в голове, вместе с мыслью, которая пришла мне на ум, когда Джессика была в моей комнате. Смогу ли я это сделать? Сможем ли мы это сделать? Рамзи ещё некоторое время болтает. Я даже забываю попрощаться.

Потом я лежу в кровати, свесив руку через край, и в моём воображении шершавый язык мистера Мэша утешающе лижет тыльную сторону моей ладони.

Честно говоря, поспать мне особо не удаётся. Кажется, я целую вечность не спала ночью как следует. Вместо этого я верчусь, ёрзаю и потею, и мне снятся кошмары, которых я даже не могу вспомнить. Я просыпаюсь с сухостью во рту и вымокшим холодным покрывалом, опять прилипшим к моему телу.

В голове эхом звучат слова доктора Петтарссен из статьи.

«Изменить всё будущее».

В мозгу у меня всё крутится и крутится моя безумная идея.

Глава 41

На следующее утро я просыпаюсь в семь часов, чтобы пойти в амбар проведать мистера Мэша.

Стоит один из тех летних дней, когда становится жарко, не успевает день ещё толком начаться. Когда я спускаюсь, Джессика и папа уже оба на ногах, и за ночь положение дел стало ещё хуже.

– Тихо, – говорит Джессика, поднимая руку. Она слушает радио.

– …правительство объявило об этом в полночь. Если лекарство не будет найдено в течение недели, все международные поездки будут под запретом. Помимо этого, в попытке замедлить распространение болезни на людей, в стране начнётся выбраковка всех собак.

Ветеринары уже начали ограниченную кампанию по эвтаназии в некоторых из собачьих приютов в эпицентре вспышки. Кампания выйдет на государственный уровень, если…

Джессика со злостью отключает радио.

– Это невыносимо! Нас как будто обвиняют! Мы стараемся, работаем изо всех сил… – Конец фразы теряется, потому что папа обнимает Джессику, и она прячет лицо на его плече.

Мне её жалко. Она не самый мой любимый человек в мире, но, ясное дело, это не её вина, а моя.

Слова женщины из радио звенят у меня в голове, пока я иду по аллее к амбару.

«В стране начнётся выбраковка всех собак…»

«Выбраковка». Массовое убийство.

«Если лекарство не будет найдено в течение недели…»