– Какой же смысл удерживать здесь людей, тем более если они в шоке? – прозвучал начальственный голос. – Позвольте развезти их по домам…
– Нет! – ужаснулась Соня, словно ей предложили проглотить дождевого червя. – Мой дом на соседней улице, и я прекрасно доберусь сама! – И, отмахнувшись от Нинки Капустиной, была такова.
…Тверская жила интенсивной ночной жизнью, но за ее пределами было пусто и тихо, будто в городе мертвых. Соня достала мобильный – двадцать восемь непринятых вызовов от Марты – и на ходу, путая буквы, набрала эсэмэску: «Все хорошо. Ночую дома».
Ее гулкие шаги, казалось, будили зловещие тени, клубящиеся в темных подворотнях и безмолвно скользившие следом, и чьи-то внимательные глаза следили за ней из пустых оконных провалов, и тихий ужас, наплывая удушливыми волнами, гнал ее все быстрее.
В подъезде, естественно, было темно, и Соня, не чуя под собой ног, взлетела на третий этаж. Квартира встретила знакомым застоявшимся духом густо населенной коммуналки. Из кухонного крана струилась вода, высоко под потолком тлела тусклая лампочка, и оглушительно храпел беспросветный Васятка. (Волнующая загадка природы – как столь тщедушное тело могло порождать громоподобные звуки, способные обрушить иерихонские стены?) Жильцы спали и видели разные сны, и только из-под двери бессонной Анны Владимировны выбивалась робкая полоска света – все как обычно.
Ключ не сразу попал в замочную скважину, прыгая в дрожащих руках, как живой. И неизвестно, чего она больше боялась – посягательств Кости Старикова на ее девичью честь или невозможности устоять перед ними, внутренней готовности еще раз окунуться в сладкий дурман.
Но самым страстным было желание помыться, очистить себя от скверны и ужаса нескончаемой ночи.
В тишине спящей квартиры звуки казались нарочными, пугающе громкими – визг дверных несмазанных петель, металлический лязг задвижки, водопад рухнувшего в тонкую жестяную ванну душа. И когда она потом метнулась назад в свою комнату, старинный дубовый паркет, расшатанный временем, неуходом и множеством снующих безостановочно ног, скрипел, как тележное разболтанное колесо.
Она скинула халатик, мгновенно покрылась гусиной кожей, но все же не спеша намазалась гелем для тела, вдыхая чудесный жасминовый аромат и придирчиво разглядывая себя в большом зеркале на незапертой, видимо, по рассеянности двери. И даже представила на минуточку, что вот сейчас эта дверь распахнется и на пороге застынет Костя Стариков, ослепленный ее чарующей наготой в мягком свете зеленого бра. («Под цвет лица, – подшучивал над ней Даник. – Такое ощущение, будто спишь с кикиморой». Но к черту, к черту, к черту Даника со всеми его прибаутками. Странное какое слово – «прибаутки»…)
Однако никто на нее не посягнул, и Соня, надменно поджав губы, легла в холодную постель. Перед глазами тут же встали мертвое лицо охранника и распахнутый в крике рот Козьей Морды.
«Ну все! – раздражилась она. – Теперь промучусь до утра!» И тут же уснула, будто провалилась в бездонную черную дыру, мгновенно поглотившую ее со всеми заботами, странностями и печалями, чтобы вытолкнуть совсем в другой мир, не лучше и не хуже прежнего – просто другой.
11
Провозвестником новой Сониной жизни стала вездесущая Фросечка. Утром следующего дня она деликатно поскреблась в ее комнату и сунула в щель любопытный нос.
– А мы уж собрались тебя в розыск объявлять. А ты, гляди-ка, пробралась аки тать в нощи. Тебе на работу-то во сколько? Не опоздаешь?
– Мне сегодня не надо, – нервно зевнула Соня, кляня ее в душе последними словами.
– А Костик-то наш уехал в Нижний Новгород, – доверительно сообщила Фросечка, присаживаясь на краешек дивана.
– А кто это, Костик? – прикинулась овцой Соня.
– А то ты не знаешь! – проницательно посмотрела соседка, не оставляя даже тени сомнения, что уж ей-то известно все. В том числе и… Но Соня отогнала эту дурацкую мысль.
– Мне абсолютно безразлично, куда он уехал, – холодно произнесла она.
– Вот это правильно, – одобрила Фросечка. – Зачем из чужого курятника яйца таскать?
– Очень мне нужны его яйца, – презрительно фыркнула Соня.
– Вот и да-то, – меленько закивала соседка. – Тебе бы в комнату его перебраться из твоей-то конуры. Он же, безалаберный, ее не приватизировал. Другой бы кто озолотился, а этот подарил государству вместе с мебелью и уехал с пустым карманом. «Как же ты, – говорю, – к жене-то вернешься, гол как сокол?» А он только посмеивается: у нее, мол, папаша богатый – денег что грязи. Вот теперь и догадайся, к кому он туда мотанулся, в Нижний Новгород, к жене с дочкой или к тестю богатому?
– А что, я действительно могу обменять свою комнату? – закрыла Соня неприятную тему.