Собака мордой вниз

– Больно ты бесхитростная. Тебе бы с ним тайком сговориться. А теперь уж поздно – такие страсти кипят, не приведи Господи. Денег-то платить не надо, а задарма чего ж не оторвать лишнюю жилплощадь? По закону и по совести мои ребята первые стоят на расширение. Виданное ли дело вчетвером ютиться в одной комнате? Я мальцов зову к себе ночевать – ни за что не идут, ни за какие коврижки, хотим, мол, с отцом-матерью. А им-то, молодым, каково? Ни приголубиться толком, ни отдохнуть. А тут Красновы поднялись. Тоже ведь втроем маются, и вроде Костик обещал им свою комнату передать. Хотя какое он имеет право, если она государственная? Дальше – больше. Валентина-то тоже вчетвером теснится: бабка еще всех нас переживет, Васятка ее, прости Господи, в тюрьму не торопится, на работу пристроился и, говорит, «зашился». И парень в возраст взошел, женилка выросла. Слышь, нашел себе зазнобу, страшную как смертный грех – волосенки гунявенькие, личико с кулачок и очочки, как два колеса. Сначала-то он на лестнице с ней обжимался, а теперь что удумал? В ванную к нам таскать! Закроются на крючок – и хоть караул кричи. Я говорю: «Бесстыжие твои глаза! Ты сначала сопли свои с раковины подбери, а потом уж девок таскай в общественное место!» Так он, знаешь, что мне ответил? «Таких, – говорит, – как ты, я в девяносто восьмом году убивал на месте». Во как! Ты не помнишь, что было в девяносто восьмом году?

– Не помню, – честно призналась Соня. – Но ведь он тогда еще пешком под стол ходил.

– Не знаю, куда он там ходил, – проворчала Фросечка, – а только ума как не было, так и нет. Но мать его, Валентина, трупом ляжет, а еще одну жиличку в свою комнату не допустит. Это я тебе точно говорю. Так что, может, и хорошо, что ты в эту драчку не ввязалась. Чует мое сердце, добром дело не кончится, пустят они друг другу кровушку.

– Ну, уж вы скажете! Что за дикости? – не поверила Соня и ошиблась, ибо кровь действительно пролилась в тот же день, ближе к вечеру.

Вообще денек задался на славу. Едва Фросечка удалилась, как телефон взорвался звонками, вернее, два телефона – общий в коридоре и мобильный в комнате просто слетели с катушек. Оказывается, еще в утренних новостях показали сюжет об ограблении мобильного салона и героическом противодействии его сотрудников и потом крутили его по всем каналам. В общем, как говорится, наутро Соня проснулась знаменитой, овеянной славой, бремя которой оказалось раздражающе тяжелым. Рыдала мать, ругалась Марта, требуя немедленного Сониного возвращения под свою крышу, сдержанно волновался Егорыч. Вынырнула из небытия Маргарита и вырвала у Сони обещание встретиться «в нашей кафешке на Тверской, ну, ты знаешь». Звонили люди, о существовании которых она давно забыла или даже вовсе не подозревала, дивясь, откуда им вообще известен номер ее телефона. Ломились соседи, удрученные неожиданным воспарением вчера еще равной среди равных, и даже Анна Владимировна, вырвавшись на мгновение из тенет своей призрачной жизни, молча постояла на ее пороге, туманно глядя на Соню и мучительно вспоминая, что привело ее в эту чужую комнату, но, так и не вспомнив, медленно удалилась на нетвердых, подрагивающих ногах.

К вечеру позвонил Даник.

– Ну что, старушка? Все воюешь? – весело вопросил он. – А я вернулся с Мальдивов, включил телевизор – ба! Знакомые все лица! Еле к тебе пробился. Делишься впечатлениями? Тебе сейчас надо не языком чесать, а компенсацию потребовать у руководства за понесенный моральный ущерб. Хочешь, я помогу грамотно составить бумаги?

– Спасибо! – сердечно поблагодарила Соня. – Я непременно воспользуюсь твоими советами.

– Ну, как знаешь, – обиделся Даник, уловив в ее тоне саркастические нотки. – Я первый великодушно протянул тебе руку, готовый все забыть и простить…

– Ну-ка, ну-ка! – изумилась она. – Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее!

– Еще пожалеешь! – окрысился Даник. – И запомни – это было твое решение! Ты же не можешь жить, как нормальные люди – радоваться тому, что имеешь. Нет! Зачем же? Лучше ломать и строить, бороться и искать! Пионерское детство не дает покоя? Такие, как ты, кончают свои дни в богадельне! Останешься одна…

– Да уж лучше в богадельне, чем с таким мудаком, как ты! – заорала Соня, тыча дрожащим от ярости пальцем в нужную кнопку, и все никак не могла попасть, чтобы оборвать его ответный истерический визг.

Наконец ей это удалось, и она размахнулась, собираясь запустить телефон в стенку, но пожалела новенький мобильный и огляделась в поисках более подходящего козла отпущения. Но за неимением такового выместила свои чувства на забытом носовом платке Даника, двумя пальцами и с соответствующим выражением лица препроводив его в мусорное ведро.

А вскоре по квартире штормовой волной прокатилось еще одно шокирующее известие. Оказалось, что потомки обездоленного революцией инженера Копнова пытаются через суд восстановить свои наследственные права на дом, а всех жильцов соответственно коленом под зад послать в неизвестном (или как раз хорошо известном) направлении.