Собака Раппопорта

Уже миновали многие месяцы, оставив события, уложившие Ивана Павловича Ватникова на больничную койку, далеко позади, а он все лежал и никак не мог уцепиться за утраченное душевное равновесие. Оно парило рядышком, на расстоянии вытянутой исхудавшей руки, но стоило протянуть руку, как последнее оборачивалось расстоянием вытянутой реки с неисследованными истоками и страшным устьем. Река впадала в океан помешательства, глубины которого пронизывались то жаркими, то ледяными течениями. Душевное равновесие, когда к нему не тянулось, напоминало воздушный шарик с глупенькой нарисованной бабочкой. Шарик, меняя цвета и форму, висел посреди палаты и напоминал Ивану Павловичу о счастливых временах, когда он прочно стоял на земле и не имел несчастия связаться с доморощенным сыщиком Хомским. Хомский, завсегдатай "Чеховки", был горький пьяница и бомж; за всеми следил, обо всех доносил, все и повсюду вынюхивал, пока не взялся расследовать убийство одного неприятного пациента и мало того — втянул в расследование самого Ватникова, который, напротив, должен был вылечить его, Хомского, от необычной тяги к следственным мероприятиям. В итоге Хомский при загадочных обстоятельствах трагически свалился с больничной крыши и погиб, а у Ивана Павловича, впитавшего детективные умопостроения Хомского, свалилась сама крыша. Его насильно выпроводили в отпуск, приплюсовав какие-то донорские дни и сверхурочные часы, да еще припомнили совместительство и заместительство, но Ватников вернулся из отпуска совсем невменяемым, еще больше больным, чем перед отъездом. Убийство отныне занимало все его мысли, он ничего не понимал, и вот в такие минуты ему являлся в мыслях покойный Хомский: весь искривленный, в обязательной своей кофте, заросший, с лукавинкой в глазах. "А вы, доктор, выпейте, и многое прояснится", — советовал Хомский. Ватников послушно выпивал, и фантазии разрастались; Хомский доказывал ему свою версию случившегося, а дополнительно рассказывал о других, не менее темных и запутанных делах, которые ему и поныне приходится разбирать в потустороннем мире — в чистилище. "Там самое следствие и творится, — внушал вдохновенный Хомский. — Надо же разобрать — кого на Небеса, а кого — в Преисподнюю. Меня зачислили в штат, я теперь в капитанском чине…"

После этого, как было промеж ними заведено, заговаривали о демонах. Ватников рассказывал Хомскому о том, как знаменитому Сведенборгу было открыто, что каждому продукту питания и питья соответствует свой демон. Мясной демон, рыбный демон, пивной демон и так далее.

"Ведь не случайно, — воодушевлялся Иван Павлович, — Светящееся Существо, которое ему явилось, добродушно и с юмором посоветовало: не ешь так много. Да и посты, наверное, церковники придумали неспроста."

Хомский полностью соглашался с Ватниковым и напоминал, что человек состоит из того, что он съедает, полностью обновляясь физически через каждые девять лет. Ему просто больше не из чего состоять.

"Откуда вы это знаете, Хомский? — дивился Ватников. — Ведь вы лицо далекое от медицины…"

Тот уклонялся от прямого ответа и гнул свое: "…А это означает, что все демоны, повелевающие съеденным, тоже никуда не деваются, живут себе. Демон говяжьих сарделек, демон селедки в винном соусе, демон пельменей и Сатана настойки боярышника. Все они поселяются в образовавшемся доме и командуют, требуя, стало быть, то пельменей, то настойки."

Оба надолго задумывались. Бывает же иногда, что человека поражают совершенно обыденные факты. Они, каждый сам про себя, рассуждали: вот идешь ты себе, несешь за горлышко бутылку пятизвездочного коньяка. Он покачивается вне тебя, ты покачиваешься вне его. И неожиданно то, что ты держишь вне себя, сейчас перейдет в тебя и сделается тобой. А ты сделаешься им. Ведь это две разные идеи, два прообраза — до поры неслиянные. Не так ли и все остальное? Фабрика Звезд, честное слово. По их количеству. Она же Звездная пыль. Ах, уже на сапогах…

"Но если так, — взволнованно спрашивал Ватников, — то где же человеческая воля?" На это Хомский снисходительно отвечал, что воля такая существует и даже способна победить демона сосисок. Тому есть примеры — Серафим Саровский, Симеон-столпник… Но перед демонами воды и хлеба она вынуждена склониться.

Однако Ватников сомневался: она ли это? Может быть, склоняется лишь совокупная воля остальных демонов?

Хомский сворачивал разговор, сообщая, что в мире загробном вся эта веселая компания разлетается кто куда, так что к Создателю отправляется непознанный человеками чистый экстракт. И сам, в свою очередь, задавал Ивану Павловичу вопрос: "Стоит ли о нем беспокоиться, об этом экстракте, если его родниковое журчание теряется в демонической многоголосице?"

— Да не может такого быть, — упорствовал Ватников и в сомнении тряс головой.

— А ты еще накати и увидишь, что может быть все, — уговаривал Хомский.

И Ватников накатывал, и пил все больше, постепенно переходя на овсянку — недоброй памяти настойку овса, и еще на боярышник, который в капельных дозах укрепляет сосуды и сердце, а в дозах стаканных — дотла выжигает мозги.