Собака Раппопорта

— А вы попробуйте произнести ее медленно, по слогам.

Ватников повиновался.

— Бас-кер-виль, — проговорил он, старательно пробуя на вкус каждый слог. — Бас-кер-виль. Постойте, погодите… что же это…

Хомский скрестил на груди руки.

— Попробуйте с расширением: Собака Бас-кер-ви-лей. Собака Бас-кер-ви-ля… — Он вдруг заперхал и захаркал, с него слетел литературный слог, и он на мгновение сделался тем Хомским, каким был знаком Ватникову еще до всяких расследований: отвратительным, убогим созданием без определенных занятий и мыслей, склонным к подглядыванию, доносительству и мелкому бытовому сутяжничеству.

Но Ватникову было не до призрачных видений. На лбу Ивана Павловича выступил овсяный пот.

— Силы небесные, — прошептал он. — Д'Арсонваль! Собака Дар-сон-ва-ля…

— Он самый, — значительно кивнул Хомский. — Он видит аналогию, и она ему нравится, она его забавляет. Мне это давно известно. Он тоже из крупных начальников и метит в крупные начальники. Вам понятно место, куда вы нанесете ваш следующий визит?

— Признаться, не очень…

— Вы отправитесь в отдел кадров и постараетесь взглянуть на его учетные записи. Нам надо выяснить, откуда он к нам пришел.

— А вы разве не знаете? Вы можете проникать… — Ватников прикусил язык, ибо Хомского скрутило судорогой.

— Не все подвластно мне, повторяю, — Хомский заговорил натужным басом, как будто вытягивал слова, подобные цепким сорнякам, из плодородной почвы. Опять начиналось что-то непонятное, навязанное загадочными правилами загробного мира.

— Но я… мне…

— Я буду с вами, — заверил его Хомский, и силы вернулись к Ивану Павловичу.

— Но какой же он мерзавец! Выходит, он и собачку разрешил этой дуре держать, чтобы подвести под монастырь Дмитрия Дмитриевича… Он и со мной когда разговаривал, намекал на то прошлое дело… когда убили того блатного бандюка… говорил о каких-то взятках, будто бы полученных Николаевым… что дело нечисто, надо бы перепроверить…

— Ну, так дама с собачкой это как бы побочная ветвь основной линии его действий. Его попросили — он разрешил, так как любое ЧП с участием собаки могло сыграть ему на руку. Он уже помешался на своих собаках. Ну, не сыграло — и черт с ним… Он и писал анонимки в горздрав и санэпидемстанцию — хорошо бы на них взглянуть, но это уже не так и важно. А что до наших с вами прошлых дел, то ему важна любая компрометирующая информация, ибо курочка клюет по зернышку… Уж мы-то с вами отлично знаем, в чем там было дело…

— Я думал, он скормил несчастное животное своему чудовищу…

— Вы слишком буквально воспринимаете художественные тексты, — Хомский начал вещать совершенно несвойственным ему металлическим и строгим голосом. — И машинально проецируете их на живую действительность. Зачем же, скажите на милость, ему это делать? Если повариха ворует сумками, то уж начмед найдет, чем прокормить своего питомца. Откуда, кстати, ему было знать, что возле трупов отпечатались лапы именно пятиногой собаки? Он что, кинолог? Следопыт? Эксперт-криминалист? И зачем он хотел вызывать милицию? Он выдал себя этим опрометчивым, безмозглым предложением, сорвался! Он заведомо знал, что дело, выглядящее натуральным, внутрибольничным, является уголовным преступлением! И на старуху бывает проруха…

Ватников встал и заходил по палате, ударяя себя кулаками в лоб.

— Где были мои глаза? Но как же пятая нога? Что это? Откуда это? Неужели — мутация на солнышке? Старшая говорила, что эти зверюги питаются градусниками, как крысы…

— Потерпите, друг мой, — покачал головой Хомский. — Всему свое время. Для начала нам надо заняться отделом кадров и, пожалуй, секретаршей Дмитрия Дмитриевича. Потом сфера нашей деятельности немного расширится…

Иван Павлович безропотно кивал и преданно, с обожанием глядел на Хомского. Тот стянул шлепанец и начал ковыряться между пальцами сквозь вязкий носок.

— А ботинок? Ботинки Каштанова? — спохватился Ватников. — Их давали понюхать собаке? Зачем? Каштанов — следующая жертва?

— Ботинки Каштанова — отдельная история, не имеющая отношения к нашей, — Хомский презрительно махнул рукой. — Обычное совпадение. Любая собака, если дать ей понюхать его ботинок, навеки потеряет обоняние. Это я могу вам сказать, ибо будучи духом во многое проникал и многому был свидетелем. Это мне позволено разгласить. Во всем виноваты его приятели-братовья…

— Гавриловы? — уточнил Ватников.

— Они. Шутили над ним, глумились над соседом и старым другом — шутки-то незатейливые, еще с армейских, детдомовских и детсадовских времен… Поочередно мочились в ботинок… это конченые люди, что с них взять — нассали, развлеклись… потом испугались, выбросили. Потом обо всем, естественно, позабыли… Спроси их сейчас — навряд ли вспомнят.

— Что-то они помнят, подлецы, — рассерженно пробормотал Ватников, припоминая бурную поисковую активность братьев.

— Да черт с ними, дорогой доктор. Поет охотничий рожок! Нас ждут дела поважнее. Возьмите с собой вашу трость… В ней нет ли свинца? Жаль — ну, берите такую…