«Да-а, капитан китобоя был прав, — подумал Кряжев. — Поселок вымер. На улице никого. Лишь дымки из пяти-шести труб. А люди завалились, как медведи, в берлогу, выбираются, наверное, только в магазин, чтобы набрать продуктов на неделю, а может быть, и на год. С ума сойти можно. Ни клуба, ни пивной. Сходить к Федотычу, что ли?»
Кряжев оделся, набросил на себя свою любимую кожанку, вышел в коридор, дернул наружную дверь и тотчас отступил. Сугроб снега осыпался ему под ноги.
— Ну дела-а. Хорошо, что лопату с вечера в коридоре оставил. Правильно говорили: зимой придется копать туннели.
Очистив проход, Кряжев вышел. И не сразу разглядел собак.
— Вот ушлые! — подивился он. — Свернулись клубком, и зима им до лампочки…
Он хотел растормошить какую-нибудь из десяти, но передумал. Утопая в снегу, побрел к катеру, постоял возле него, вспомнил слова директора:
— У тебя отгулы накопились, отдыхай пока. Главное — к путине катер подготовить, ну это не скоро. Зимой у нас вроде дом отдыха… Хотя в цеху ремонт ведется.
Жилье Федотыча было видно с берега. Еще осенью механик показал: «Вон, третий слева — это моя хибара. Приходи!» Федотычу оставался год до пенсии.
— Пятьдесят четыре стукнуло, — говорил он. — Тридцать лет на Севере прожил. Двадцать с лишним — на Камчатке и уж вот пятый годок здесь. Эх, Камчатка, доси жалею, что уехал. Катерок сюда гнал да так и остался, потом старуху вызвал. И поси пилит, мол, зря уехали. Оно и там снега, а все ж земля большая, да и огородик садить можно. А по мне, так и здесь неплохо. Однако возьму пенсию, а жить поеду туда. Туда-а…
Федотыч лежал на койке и читал книгу, когда постучал Кряжев.
— Да, — откликнулся он, — входи! Кто там? Капитан! Ну молодец, молодец! Раненько встаешь, а я, видишь, валяюсь. Да проходи! Че разуваешься! Снег не грязь. Проходи! Старуха, сгоноши-ка на стол в честь гостя!
… Долго в этот день, долго сидели они с Федотычем.
— Ты того, — говорил Федотыч, — на спирт не налегай! Это в одиночестве не подмога. Купи ружье, займись охотой. Бона собак беспризорных скоко. Смастырь нарту, и жисть полнее станет. Я и сейчас частенько бегаю с ружьишком. Но больше сижу за книгой, а ты молодой… Пообвыкнешь и в город не потянет. А еще заметь, где ты живешь, там когда-то жил Волин. О нем я тебе расскажу в другой раз — особо. А вот его овчарка одичала, в горах живет. Встречал я ее, калека. Щенок у нее должен быть. Споймаешь — приручи. Э-э. Да мало ли можно придумать полезной работы!..
Шло время. Кряжев ходил на охоту, занимался с собаками, писал и перечитывал свой дневник.
«Зима идет на убыль. Сегодня — воскресенье. Мой дом — один из тех, что уцелел после стихии. Стоит он у подножия горы, на окраине поселка. Стены деревянные, засыпные, крытые толем. В нем тепло. Он под крышу заметен снегом.
До стихии в нем жили супруги Волины. Они покинули остров, а их немецкая овчарка осталась. Много рассказывал, об этой собаке Федотыч. Динго спасла человека, а когда осталась одна, в нее стреляли. Сейчас, искалеченная, живет в горах. Я слышу по ночам вой дикий, страшный. Жаль овчарку. Думаю приручить. Она приходит в одно и то же место к подножию горы. Что-нибудь придумаю, а пока буду подкармливать. Класть на то место куски китового мяса. Его много. Здесь неисчислимое множество собак. Ничейные, беспородные, они разгуливают по улицам в одиночку и стаями, лежат возле домов, бродят за поселком, в горах и на прибойной полосе. Благо, на берегу гниют «шашлыки» — останки китовых туш, горы мяса. При таком обилии корма можно и не признавать человека.
Бродячие псы не имеют кличек, не понимают команд. У каждой собаки свой характер, привычки, повадки и хитрости. У стаи свой закон, условности, иерархия. Чтобы приобщить собак к «цивилизации», знакомился с ними, наблюдал за поведением, дал характеристики и каждой придумал кличку.
Вот сидит богатырь, пассивный старый кобель, рыжий, с толстой, провисшей, как у быка, шеей, не знавшей ошейника, — лев. Истинный лев. Он не ходит искать пищу. Кажется, что, зажмурив глаза, все время спит. Но запахло мясом, и лев встает, обнажает правый клык, желтый и обломанный. Увидев намерение льва, любая псина, поджав хвост, отходит в сторону. Лев пожирает оставленное мясо и снова дремлет. Он знает свою силу, никогда не бегает, не лает и не оглядывается. Порою стоит, как танк, на дороге, и приходится его обходить. Рык пса напоминает бульканье борща в большой кастрюле. За силу, за ханскую власть и величие я назвал его Чингизом.
Выделяется в стае рослый пес, черный, широкогрудый. Одно ухо торчком, другое висит. Квадратная морда его изрезана шрамами. Безмерно злобен, нападает быстро, рвет беспощадно. Пират. Собаки боятся его больше, чем владыку Чингиза. Но он не нападает на Чингиза, как не нападает на него и Чингиз. Пока не известно, кто сильнее.