Собаки Европы

«У меня есть книги на любых языках, — сказал старик. — В том числе на тех, которых не существует. Книги на языках, которые не существуют, для читателей, которых не существует… Интересно, правда?…»

Он ступил в узкий проход, где Скима и сам еле помещался, — и безошибочным движением вытащил с полки потрёпанную книжку.

«Но это не русские буквы, — сказал Скима, беря в ладони измученное книжное тело, чувствуя подушечками пальцев усталость сморщенной бумаги, похожей на кожу, содранную с чьих-то локтей.

«Этого не может быть, — твёрдо сказал старик. — Я не знаю, что там за буквы, но это, как вы сказали, именно бе-ло-рус-ска-я книжка».

«Может, это перевод?»

«Эврика! Может, они просто написали эту книжку нерусскими буквами? — словно поддразнивая Скиму, в тон ему сказал старик. — Специально, чтобы вам насолить? Думаю, вы и сами не очень хорошо понимаете, что ищете. Беларусь… Интересно: в тот самый год, когда я лишился зрения, вдруг ослепла вся Европа. Вам никогда не приходило в голову, что слепые имеют на самом деле огромную власть: весь мир слепнет вместе с ними?»

«Хорошо, я возьму её, — сказал Скима. — Но ведь это, кажется, словарь? Или учебник?»

«Это словарь языка бальбута, — сказал букинист с загадочной и счастливой улыбкой. — Попробуйте что-нибудь прочитать».

«Бальбута? А как же белорусский? Или это тот же самый язык? Что-то я совсем запутался…»

«Эту книгу написала одна женщина… Женщина оттуда. На-та-лья… Наталья Кашкан. Я хоть и слепой, но запоминаю всё, о чём говорили когда-либо посетители моего магазина. А их было не так уж много за последние тридцать лет… У тех, кто потерял зрение, обостряется память. Разве вы не слышали об этом? Сейчас у вас в руках самая загадочная книга из моей коллекции. Давайте, попробуйте что-нибудь прочитать».

Скима неуверенно раскрыл тоненькую книжку и пробормотал:

«Dzonki hutoje da tuputoje algobalbutika balbutima.

O balbuta tajnoje da ujma nevigoje. Balbu balbutima! Imatu sigrutima!»

Все эти странные oje и utimа… Он уже видел их… конечно же он их видел — и они, радостно улюлюкая, бросились ему в глаза: потерянные дети его воспоминаний.

«Звучит как стихотворение. Беру», — сказал Скима, положил литы в сухую ладонь старика и спрятал книжку в рюкзак.

«Хорошее будет развлечение, — одобрил букинист. — Для того, кому нечем заняться. Могу предложить вам ещё несколько таких. У меня есть даже эротика, 1919 год, Италия…»

«Спасибо, в следующий раз. А если, например… если я интересуюсь книгами о… Ну вот, допустим, о городе Минске…», — осторожно спросил Скима.

«Минске-Хрустальном?» — старик почему-то вздрогнул и нервно оглянулся по сторонам.

«Ведь это так близко от Вильнюса, если верить старым картам?».

«Да, — прошептал старик. — И если забыть о границах. Новых карт нигде не достать. Райх засекретил свою географию. Интересно… Интересно. Очень интересно».

«Что интересно?»

«Интересно то, что у меня совсем недавно спрашивали то же самое. О Минске…»

Где-то в глубине книжных завалов послышалось взволнованное сопение. И только тогда Скима понял, что он не один в этом маленьком тесном книжном. Книжном под названием «Eureka», который никак не хотел умирать… Он просто не замечал, ослепнув, что его конец уже близок.

Да, он был здесь не один. Скима уже привык, что любой книжный магазин равен чьему-то одиночеству. Он посмотрел на человека, который появился из тёмной ниши и виновато закряхтел — словно он нарочно скрылся там, чтобы подслушать разговор.

«Добрый день, — сказал человек по-английски, дружелюбно глядя Скиме прямо в глаза. В покрытом пылью антикварном зеркале, которое висело на стене, его лицо казалось почти призрачным, но всё равно это отражение заслуживало больше доверия, чем та дружелюбная, слишком дружелюбная морда, чисто выбритая, с правильными, слишком правильными чертами, которая уставилась на Скиму, делая вид, что она оказалась здесь абсолютно случайно. — Вы ищете книги о Минске? Я тоже! В сети информации очень мало. У меня не было времени подготовиться, но сегодня я твёрдо решил, что нужно найти хотя бы план города. Пусть и тридцатилетней давности. На лекциях нам говорили, что русские многое там поменяли, но не могли же они построить совершенно новый город?»

«На лекциях? Вы изучаете…»

«О, там на самом деле больше говорят о русской душе, чем о русских городах. О духе нового Райха… О переменах, об идеях, о имперской истории. Но зато к нам самим меньше вопросов — и можно неплохо попрактиковаться в языке. Так вы нашли что-нибудь? Я — только вот это. Здесь написано: «Минск — жизни моей источник». Это фотоальбом начала века. И вот, схема городского транспорта. 2014-й. А что у вас?»

«Пока ничего. Я ищу поэзию, — сказал Скима, тщетно пытаясь что-то рассмотреть на выцветшем глянце страниц, которые его собеседник всё время беспокойно перелистывал. — У вас интересное увлечение. Гулять по улицам города, в котором никогда не побываешь…»

«Почему не побываешь? — человек захлопнул книгу. — Я еду туда этой ночью. Я же говорю, у русских к нам меньше вопросов. Подождите. Разве вы не из наших? Не из общества “Drug Rossii”?»