Собаки Европы

«В десятый, дедушка. А насчёт баскского забудьте. Маскировка так себе. Подождите, до меня дошло…»

Мы молча смотрели, как от ледяной головы в её руках откалывается кусок черепа и собирается упасть ей на юбку. Она закатила глаза и сложила холодные мокрые губы для удивлённого «у».

«Ну и что до тебя дошло?» — спросил Козлик, опустив глаза.

«Ну… Я ду-у-маю…», — она прищурилась, будто раздумывая, выдавать нам тайну или нет.

И что-то мы с Козликом приуныли от этого прищура, и стало нам страшно и весело, как в очереди к зубному.

«Я думаю, это конланг», — сказала она твёрдо и взглянула на нас с видом победителя. Глаза ясные, как у птицы.

Замороженная голова у неё в руке медленно и торжественно развалилась на две части. И мы инстинктивно, каждый со своей стороны, бросились, чтобы их поднять.

8.

Я верю в безумие. И в сумасшедших верю не меньше.

А ещё я верю в то, что в любом почётном карауле найдётся один белый бант, который обязательно окажется фальшивым. Понимаете? В почётном карауле, за которым так забавно наблюдать, когда сидишь за столиком возле «Щедрого» на площади Победы и попиваешь тепловатое пиво, всегда окажется хотя бы один Белый Бант, который всё будет делать не так и некстати: слезет набок, отклеится, повиснет, наглый, непокорный; да что говорить: при ближайшем рассмотрении он окажется чёрным, зелёным, жёлтым — а то и не бантом вовсе, а морской звездой, или медузой, или куском мороженого. Безумие всегда живёт в нас самих, где-то оно всё равно есть, упрятанное вглубь, но вовсе не притворное, безумие смеётся над нами, невидимое и безжалостное. Оно уже здесь. Просто надо уметь видеть. А если тебе очень повезёт, оно само обратит на себя внимание.

Кашкан Наталья Евгеньевна… Так у вас там записано, правильно? Так вот, эта самая Кашкан Наталья, то есть Каштанка, была сумасшедшей старшего школьного возраста. Она любила отечественное мороженое, иностранные языки и мужчин старше её на двадцать пять лет. И только мужчин из этого короткого списка она любила платонически. Она интересовалась ими, как интересуются пандами или слонами. Правда, Козлик был старше её всего на три с половиной года… Ну, не важно. Кто из нас панда, а кто слон, мы должны были выяснить позже — и выяснили; всё равно конкуренции с мороженым и языками нам было не выдержать.

Её любовь к мороженому была патологической. Словно у этой девочки внутри горел огонь и она всё время старалась унять его всё новыми и новыми порциями сладкого льда. Меня это раздражало. Я помню мороженое своего детства — в котором любви, мороза и молока было гораздо больше, а химии, сахара и различных других излишков вообще не ощущалось. Это было мороженое, которое буквально сливалось с кончиком твоего языка в невероятном экстазе, постепенно переходящем в нежную и спокойную дружбу, в прекрасную гармонию вкусовых отношений.

В течение своей жизни я мог наблюдать необратимую и досадную деградацию мороженого. Новых сортов появлялось всё больше, они становились всё слаще, дизайн упаковок делался всё более разнообразным, но мой бедный язык, язык гурмана, язык влюблённого лизуна и пломбироглотателя быстро отвык от настоящего вкуса — из любителей мороженого мы превратились в его бездарных потребителей, всегда готовых купиться на рекламу, на неживой холод, на химическую виагру поддельного молока и лишнего сахара. Потребителями, ностальгию которых бессовестно и цинично используют для продажи подделок, — вот кем стали люди, которые едят мороженое в новом тысячелетии. Справедливости ради, конечно, нужно отметить, что в городе М. существует «Каштан» — единственное мороженое, которое ещё можно есть и которое хоть как-то соответствует прежним стандартам. «Каштан»… Каштанка… Видимо, не зря мы её так называли — хотя кличка была придумана не нами. А кем? Нет, Чехов тут был ни при чём.

С мороженым ясно. А вот языки… Тут у Каштанки был специфический вкус. Как и Козлик, десятиклассница Каштанка была обладательницей одной удивительной книги. Нет, порнографии в ней почти не встречалось, хотя какие народные поговорки без порно. Просто оно спрятано глубоко, дети не достанут. Каштанку порно не интересовало. У неё был свой клад, который она не променяла бы ни на что на свете. Мы ей даже сначала не поверили, пока она не принесла его однажды в «Щедрый» и не ткнула им в наши медвежьи носы.

Каким-то образом она ещё в восьмом классе заполучила «Словарь поговорок народа кунду», составленный в 70-х годах одним немецким исследователем и напечатанный для внутреннего пользования в Гумбольдтском университете. Словарь этот был её настольной книгой — она знала его чуть ли не наизусть и сыпала поговорками направо и налево. Будто какая-то африканская бабка. Поговорки всегда слетали с её губ в оригинале — когда Каштанка была в хорошем настроении, она переводила нам, что значат все эти таинственные слова, а если нет — просто издевательски смеялась. Себе на уме была девчонка. И мы ничего не могли с ней поделать.

Разве что рассмеяться вместе с ней.

«Нье ка ма: ло мбоко!»

То есть: ой, не могу, сказал шимпанзе, давясь от смеха.