Собаки и тайны, которые они скрывают

Однажды бывший местный егерь даже похвастался, что откопал логово самки койота и убил ее вместе со щенками в национальном заповеднике, который граничит с нашей землей. Он даже не осознавал, что нарушил закон. Мы, конечно, не знали, какого именно койота он убил, но «супругу» Сьюсси мы больше не видели. Тем не менее со временем мы начали думать, что наша знакомая самка койота не только выжила, но и вырастила как минимум одного щенка. Через год на краю поля мы заметили великолепного молодого койота с очень светлым мехом, как у Сьюсси, и с одним упавшим ухом, как у Миши, отца Сьюсси. Мы убедили себя, что это сын Сьюсси.

Однажды три ворона прилетели на поле и весь день бродили там, охотясь на кого-то – может быть, на полевок. В тот же вечер светлый койот вышел в поле с этими воронами, что навело нас на мысль, что он, возможно, намеренно ассоциирует себя с ними, как будто у него есть свои разведчики.

Или так мы решили для себя. Когда собаки стареют, хочется думать о преемственности. Кто будет похож на них в будущем? Кто был похож на них в прошлом? Например, когда Инукшук поседела от старости, на ее боках появились длинные темные полосы, похожие на тени. Очевидно, эти полосы были у нее всегда, но их очень трудно было различить. Насколько мне известно, ни у одной другой собаки в этом полушарии нет таких полос. Они шли в правильной очередности и располагались по диагонали, как полосы ниже талии зебры, разве что полосы Инукшук были направлены вниз и назад, от холки к паху, тогда как полосы зебры имеют наклон вверх и назад, от грудины к бедрам. Такие полосы на собаке я видела только в Австралии, у динго. Этот динго лежал на склоне холма, выслеживая телят в пересыхающем водоеме. Его темные полосы прекрасно маскировали его, но не настолько, чтобы коровы не могли его видеть. Помня о своих детях, они стояли в напряжении и вытягивали шеи, подозрительно глядя на динго. Мне нравилось думать, что полосы передались Инукшук от ее матери-динго. Во всяком случае, это казалось более вероятным, чем наследственность ее здоровенного отца-хаски, хотя у большинства динго нет полос, и они, конечно, цвета красного золота, цвета австралийской травы. Тем не менее у азиатских бродячих собак иногда попадаются полосы, и время от времени даже сегодня азиатские дворняги попадают в Австралию, обычно в качестве пассажиров какого-нибудь судна. Так что об азиатском предке тоже было приятно думать – это было напоминанием о том, что с древних времен представители разных собачьих рас контактировали и смешивались.

Чего хотят собаки? Они хотят друг друга. Как мы все знаем, люди – это всего лишь киноморфный суррогат. Собаки, живущие в обществе друг друга, спокойны и прагматичны, они никогда отчаянно не нуждаются в том, чтобы сообщить о своих потребностях и чувствах или делиться своими наблюдениями, как это, вероятно, делают некоторые истеричные собаки, которые знают только общество нашего вида. Собаки, живущие в компании друг друга, знают, что их понимают. Инукшук в конце своей жизни забыла почти все, что когда-либо знала о людях, от нашей идентичности до ее собственных навыков соблюдения порядка в доме. Тем не менее она продолжала жить со Сьюсси и Фатимой, принимая на себя ответственность перед ними как свой долг и свое место с ними как свое право. Фатима также ощущала самые большие свои обязательства перед сводным братом Сьюсси и сводной сестрой Инукшук. После ночевки в Школе ветеринарной медицины в Корнелле, куда я отвезла ее, чтобы посмотреть, что можно сделать с ее диабетом, она вышла из своей больничной клетки, прошла прямо через дверь клиники к машине, которая должна была ее отвезти назад к своей семье. При этом она даже не взглянула ни на меня, ни на кого-либо еще. Это стало большой неожиданностью для ветеринаров, которые ожидали восторженного воссоединения. А Сьюсси, который к концу жизни тяжело страдал от болезни Альцгеймера, почти забыл, что люди вообще существуют. Он знал койотов в лесу и полевок в полях, он знал о своих сестрах, о самках динго, но иногда он с недоумением смотрел на нас, словно забыл, кто мы такие.

Сьюсси умер зимой от смертельной инъекции, призванной положить конец его страданиям от артрита, который на момент его смерти стал настолько серьезным, что он уже не мог встать. Я отвезла его к ветеринару в нашем городе, и его смерть была почти такой же умиротворенной, как смерть дерева.

Дома я показала оставшимся собакам его ошейник. Я стояла с ними в своем кабинете – пустой, неотапливаемой комнате, примыкающей к нашему гаражу.