И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?
Процесс в Хагене
Процесс по Собибору в земельном суде западногерманского города Хагена начался в сентябре 1965 года и закончился в декабре 1966-го. В архиве Лева сохранились заметки, сделанные присутствовавшей на суде Мириам Нович, которая присылала их Печерскому. Она во время войны училась в Париже и стала там связной Сопротивления – одевшись, как беременная, носила документы подполья под платьем, пока не была схвачена нацистами. После войны уехала в Израиль, где жила в кибуце “Гетто бойцов” в нескольких милях от ливанской границы, основанном выжившими узниками концлагерей и партизанами.
“Что меня беспокоит, это то, что процесс этот мало кого интересует, – пишет она ему 20 ноября 1965, после тридцать пятого дня судебного заседания. – Часто за столом прессы сидит одна лишь поседевшая женщина, это Мириам Нович”.
Во время процесса в Хагене студент юридического факультета Генрих Буссе проводил на улицах опрос. Он спрашивал, что люди знают о Собиборе. Никто ничего не знал, а одна женщина решила, что это новый порошок для стирки. Вам этот ответ полувековой давности ничего не напоминает? “Что такое Холокост?” Помните, как лет пять назад две юные девушки из российской глубинки ответили на этот вопрос в ток-шоу? “Это клей для обоев”.
Скамьи для прессы в зале суда в Хагене в 1965 году и вправду пустовали, заполнялись они только во время допроса подсудимых – эсэсовцев, служивших в Собиборе. Франца Вольфа, которого Сельма Вайнберг запомнила раздававшим конфеты голым детям перед газовой камерой. Карла Вернера Дюбуа, того самого, который в день восстания 14 октября, получив прикладом от одного из беглецов, притворился мертвым. Эриха Фукса – его во время восстания в лагере еще не было, его направили туда позже, чтобы руками оставшихся в живых евреев уничтожить всякий след существования Собибора (дальнейшая их судьба очевидна). Как и несколько других обвиняемых, до войны он участвовал в программе эвтаназии, “направленной на оздоровление германской нации”, и даже женился на одной из обреченных женщин – якобы для того, чтобы вызволить ее. После войны Фукс тихо жил в горном селении, сменив фамилию на Бреннер, что в переводе с немецкого значит “горелка”. В суде он пояснил: нельзя же так легко забыть свою прежнюю работу.
После войны большинство из подсудимых стали рабочими: каменщик, подсобный рабочий, механик, слесарь, дворник. Обершарфюрер Курт Болендер был швейцаром в баре в Гамбурге. В прошлом штурмовик, он награжден Железным крестом, с 1939 года в рядах СС. Правда, из СС был исключен за то, что подстрекал свою сожительницу дать на его бракоразводном процессе ложную присягу. Тем не менее в Собиборе продолжал носить свои эсэсовские нашивки. Вначале заключенные перелицевали его старую форму, а после сшили новый мундир белого цвета. На суде сказал, что уничтожение людей для них стало делом привычки – в Собиборе он запускал мотор, выхлопные газы которого поступали в газовые камеры. У него дома при обыске обнаружили хлыст с серебряными инициалами КБ, которые выгравировал для Болендера выживший в Собиборе Шломо Шмайзнер. Против него свидетельствовал обершарфюрер Эрих Бауэр, рассказавший суду, как тот приказал двум евреям-рабочим биться на кулаках – они избили друг друга до полусмерти, и как спускал собаку на узников, работавших недостаточно быстро.
Еще один корреспондент Печерского писал ему из Хагена – бывший узник Собибора, израильтянин с 1948 года Моше Бахир. Он, как Печерский, искал по всему свету бывших выживших товарищей по несчастью, переписывался с ними. Был свидетелем на процессе Эйхмана и в Хагене. “Я узнал 8 из 11 обвиняемых, – пишет Моше Бахир. – 12 адвокатов хотели психологически меня сломить, но к концу я всех победил и превратил их в больших дураков”. “Благодаря тебе я дожил до такого счастья, что мог смеяться в лицо этим преступникам, – писал он Печерскому 26 декабря 1965 года. – Трудно забыть обершарфюрера Курта Болендера. С его спортивным телом и длинными волосами, одетый только в тренировочные бриджи, он прогуливался полуголым и держал длинный кнут, который жестоко спускал на лагерных заключенных, попадающихся ему на пути”.