Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

План восстания был очень простым: убивать эсэсовцев там, где они были; каждого в заранее установленный час. Когда мы направились к складу с оружием, со сторожевой вышки начал стрелять часовой — украинец-националист. Тогда скотина Френцель схватил автомат и расположился у выхода из лагеря. Он стрелял без остановки.

Мне удалось добраться до леса, там я спряталась в ветвях деревьев. На протяжении всей ночи лес освещался ракетами. Взбешенные эсэсовцы искали нас. Я задавала себе вопрос: «Смогла бы я продержаться всю зиму одна, в этом лесу?» Я ела сырую картошку, иногда подходила к деревне. Несколько ночей я провела в хлеву.

Блуждая, я пришла в <…> большой монастырь, о котором я знала по рассказам нашей прислуги, которая часто ходила туда молиться. Там я узнала, что немцев больше нет в стране. <…>

Потом я нашла Симху, ему удалось бежать. Мы поженились и уехали жить в Израиль.

Из Влодавы в Собибор.

Свидетельство Айзика Роттенберга

Я родился в небольшом городке Влодава. В нашей семье было десять детей. Во Влодаве проживало около восьми тысяч евреев. В настоящее время осталось в живых пятьдесят человек.

В этом городке, хоть и отдаленном от крупного центра — Варшавы, была чрезвычайно активная политическая и культурная жизнь. Существовали все партии. Клубы и общества давали возможность заниматься всеми видами спорта и даже иметь самодеятельный театр. Была так же во Влодаве иешива, одна из самых старых и известных в Польше. Именно у нас скрывался знаменитый раввин из Радзина[610]. Который призывал к сопротивлению и которого воспел поэт Катцнельзон.

Влодава находилась в восьми километрах от Собибора. Польские крестьяне, приходя на рынок, говорили нам: «В Собиборе сжигают людей, евреев, взрослых и детей». Невозможно было поверить, что это могло происходить в XX веке. Но крестьяне приносили все больше и больше доказательств.

Нас могли бы спросить: «Вы оставались в восьми километрах от крематория. Что вы слышали?» Но, как и куда спастись? И потом, мы были схвачены в тиски. Мы смертельно боялись эсэсовцев, оккупировавших Влодаву и стрелявших на улице по всякому поводу и в каждого.

Имелись так же гестаповцы, СД, кто носил повязки на рукавах и свастику, потом еще сотрудничавшая с ними «голубая» польская полиция — «Granatowa»[611]. Были также так называемые «Черные» — украинские добровольцы[612]. Были всякие антисемиты, которые делали все, что хотели. И потом, нам нужно было предусмотреть случаи погромов и бегства. Чувствовалось, что у нас хотели отнять наши скудные сбережения.

Меня могут спросить так же: «Как же ты, находясь с теми восемью тысячами людей перед лицом опасности, перед лицом эсэсовцев, мог позволить взять себя без сопротивления?». Но сотня человек, вооруженных пулеметами, более сильна, чем толпа безоружных.

Молодые могли бы попытаться убежать, но они не решались покинуть своих старых родителей. Они знали, что это означало приговорить их к голодной смерти, и потом, нельзя оставить младших братьев и сестер без поддержки.

По дороге в Собибор

В ноябре месяце 1942 года состоялся первый перегон из Влодавы в Собибор.

Меня заключили в Собибор 1 мая 1943 года. Мой отец был уже убит. Будучи стекольщиком, он имел возможность передвигаться по территории и видел многих людей. Одна из его клиенток — «арийка» — донесла на него в гестапо, что он ругал оккупантов. И гестапо города Люблина отдало приказ расстрелять его.

В надежде, что война продлится недолго, мы построили в гетто подземные бункеры. В день ноябрьской облавы 1942 года, эсэсовцы нас не нашли. Нас в бункере было по крайней мере человек сто пятьдесят. Но пришли во Влодаву солдаты и нашли наш тайник. Они выгнали оттуда ударами ног, многие пытались тогда убежать и были убиты.

Когда меня перевели в Собибор с группой других, Френцель отобрал восемнадцать молодых. Почему меня и одного из моих братьев, в то время как другие были отосланы на смерть? Не знаю. Этот вопрос и сейчас еще меня неотступно преследует. Мой брат погиб во время бунта. Я выжил.

В течение всего времени, что я оставался в лагере, я работал каменщиком. Собибор был предприятием, содержавшимся хозяином, который заботился об его улучшении и солдаты, которые хотели жить в комфорте, заставили нас построить офицерскую столовую, булочную, потом две печки. Потом я работал на строительстве военных складов. <…>

<…> Мы жили, терроризируемые непрерывно. Однажды я увидел одного заключенного, который разговаривал с охранником — украинцем. Эсэсовец убил его.

Однажды мы должны были перевезти песок, чтобы украсить аллеи лагеря и выложить их по бокам кирпичиками. Френцель посмотрел на нас, вытащил из кобуры пистолет, прицелился и выстрелил в голову одного товарища, работавшего возле меня. Почему — я не знаю.