Собирается буря

Верховный вождь отдал краткий приказ, и изможденные, но вымуштрованные воины тут же выполнили его, покинув брешь в терновнике, отойдя от столбов и отступив назад. Теперь, по-видимому, самым логичным казалось бы собраться всем вместе, из последних сил отчаянно защищая деревянную палатку. Но лучшей мишени для смертоносных стрел кутригуров придумать было невозможно. Аттила же велел воинам снова разделиться на группы по десять человек и, сколько бы ни осталось в живых, сражаться, образовав подвижный отряд.

Это был хитрый ход. Кутригуры не могли пускать стрелы в общую массу. Поскольку таковой не оказалось, существовала вероятность попадания в своих же соплеменников. Когда свирепые дикари ворвались внутрь, им пришлось атаковать каждую группу по отдельности. Нападая на одну, кутригуры тут же несли большие потери от стрел другой в тылу или на фланге. Эта военная тактика при малой численности войска оказалась самой верной. Сила и ловкость обращения с мечом, которыми обладали люди Аттилы, их фанатичная преданность друг другу и своему властителю производили ужасающее впечатление. Ряды врагов таяли с невероятной скоростью. Хотя никто, кроме одного человека, не знал этого, но отряды гуннов сражались подобно миниатюрным римским легионам. Для раздробленной, сбитой с толку, неуклюже передвигающейся кавалерии кутригуров они оказались непобедимыми.

Дым и пыль застилали небо, крики животных оглашали окрестности чаще, чем вопли людей. Усталость опускалась на плечи бойцов, кровь заливала лицо: удар — и гибель, и снова удар — и снова гибель. Сколько это продлится? Тогда истощение станет причиной смерти, а не бесстрашие или сила врагов. Подобное нередко случается с воином. Убивает его усталость, а не что-либо еще.

Орест, Аттила и ближайшие из спутников сражались спина к спине у восточной границы круга, пытаясь приблизиться к центру. Но неприятель продолжал наступать. Сменить позицию казалось неосуществимым. Оставаться в живых было единственным, что могли сделать гунны.

Аттила громко закричал, пытаясь привлечь внимание. Орест повернулся и увидел нависшего над собой кутригура — высокого, худощавого юношу с длинными волосами, зачесанными наверх и сильно замазанными белой глиной, с лицом, забрызганным пятнами свежей крови, с украшенным лентами копьем наперевес. Грек взмахнул горизонтально длинным мечом и направил клинок в живот неприятелю. Тот замер, опустил оружие и снова схватил его вертикально двумя руками, приняв простую позицию для атаки. Так можно было отразить удар нападавшего, быстро повернуть копье, даже если древко сломалось бы, и двинуться на неприятеля. Но Орест действовал вопреки ожиданиям кутригура. Он выполнял один из своих самых любимых трюков — как обычно, молча и невозмутимо, будто тренировался с другом.

В тот момент, когда копье кутригура наклонилось, и враг перешел в оборону, грек изменил направление удара и точным молниеносным движением перенес оружие через голову юноши, поправил руку на эфесе, когда сверкнул меч, и затем с силой опустил его сзади на ноги противника, перерезав сухожилия, мускулы и раздробив наполовину кость.

Через мгновение он вынул меч, выпрямился и снова взял его в правую руку. Ноги ошеломленного воина изогнулись, будто мышцы полностью вылезли оттуда, и кутригур осел на колени в лужу собственной крови, все еще не понимая, что случилось, что пошло не так? Ему и не было суждено это понять. Боги оказались благосклонны в тот день и даровали юноше смерть. Ведь каждый день смерть хочет забрать всех и каждого, а жизнь подходит к концу, когда боги разрешают ей сделать это.

Орест вонзил лезвие в кутригура и снова вынул свой меч. Затем поставил ногу на поясницу убитого и толкнул бездыханное тело в объятые огнем колючие заросли.

Это была не просто битва. Она более походила на казнь.

Но гунны проигрывали. Несмотря на жестокость, храбрость и ту смертоносную ловкость, с которой сражались воины, стало ясно: поражения не миновать. Около дюжины уже погибло, от кроваво-красных ран стонало вдвое или втрое больше человек. От усталости воины едва держались на ногах. Количество же врагов не уменьшалось: когда с воем погибал один дикарь, на его месте тут же появлялись двое других. День казался бесконечным.

Аттила по-прежнему скакал на лошади среди своих людей, выстраивал в определенном порядке, уклоняясь от мелькающих копий, нетерпеливо кружился и рассекал любого, с ревом идущего на него, почти надвое до пояса. Когда каган пытался приказать гуннам повернуться в другую сторону, то, услышав голос предводителя, воины воспрянули духом и стали сражаться еще отчаянней. Но они терпели поражение!