Жили штрафники в том, что осталось от поселковых домов, а осталось не так чтобы много. Десятку Весёлого ещё повезло: и с кровлей досталась халупка, и с целыми стенами. От дождя, правда, кровля ничуть не спасала, а по стенам, мягким от сырости, вилась серая плесень с крохотными зелёными цветками. Земляной пол устилали широкие стебли какой-то болотный травы, порядком подгнившие, в них копошились то ли черви, похожие на пиявок, то ли пиявки, похожие на червей.
- Не могу, до того живот сводит, что хоть пиявку бы сожрал, хоть жабу! - стонет Скарабей. - Где уже эта треклятая полевая кухня, не сломалась ли?
- Так лови, пиявок с жабами и лови - вон их сколько! - хихикает Щавель. - Оно и полезнее будет, чем та гадость, что из артефактов полевой кухни льётся.
Скарабей - здешний Ибикус, из всех белых ворон десятка самая белая. Причудлив буквально во всём, начиная со взглядов на мир, заканчивая способом - лично придуманным, единственно верным - каким следует портянки накручивать. Впрочем, ничего удивительного: одно проистекает из другого.
- Эх, хорошо! - Скарабей поглаживает живот, улыбается. Полевая кухня уехала, но в воздухе ещё витает запах питательного киселя - в обед всегда рыбный.
- Эй, Скарабок, никак кот твой вернулся, - ворчит Рубанок, - слышишь, мяучит?
- Угу, - Точило ковыряет в зубах рыбной костью, - что твой "ревун" верещит.
Появился кот через декаду или две после начала работ, зрелище собой представлял жалкое: свалявшаяся серая шерсть - колтунами, сквозь кожу проступают рёбра, гной в уголках глаз. Глаза Рагнара больше всего и поразили, когда в первый раз кота увидел - ни капли кошачьей гордости, той самой, когда взгляд словно бы свысока; такие глаза больше подошли бы щенку или очень трусливому человеку. А дошёл до такого состояния кот потому, что потерял где-то правую переднюю лапу - вместо неё был обрубок, из обрубка торчала кость. Вряд ли мог добыть пропитание сам, с тремя-то лапами, но дело желал иметь только со Скарабеем, от остальных прятался.
- Ты уж прости, дружочек, но ничего у меня не осталось, - вздыхает Скарабей, склонившись над зарослями, из которых доносится жалобное мяуканье. - Разве что, вот, корочка хлебушка...
"Мы такие же, - думает Рагнар, глядя на эту сцену. - Угодили в капкан войны, и кость торчит из обрубка, и за всё задевает, и причиняет страшную боль..."
[Кристалл памяти]
Знаешь, брат, порой такое в голову придёт, что никуда, кроме как в кристалл. На гербе Синглии, как помнишь, грифон, и эти существа в природе есть, Северная Лента - снежный медведь, и тоже есть, Северный Маналит - дракон, и тоже есть, но кто у нас на гербе объединения, Северного Союза? Дракон о трёх головах: грифоньей, медвежьей и собственно драконьей. То есть существо вымышленное. И вот мысль, из-за которой вторую ночь толком не могу уснуть: так может и Союз - государство вымышленное?
[2]
Краски сна обжигают, потому что горячечный; Рагнар понимает, что спит, как и то, что шансы проснуться очень невелики. В Малую Кунерму пришла пузырчатая лихорадка, забирала одного за другим, но его на протяжении месяца не замечала, проходила мимо, из-за чего уверился в невосприимчивости. Ошибся.
- Бери карту, - говорит Хакан, от изумруда в глазнице к колоде протягивается зелёный луч.
Рагнар берёт, смотрит - десятка кругов, для начала неплохо. Круги вдруг вздуваются пузырями, лопаются, по карте стекает белёсая слизь, срывается тяжёлыми каплями. Рагнар ловит их на лету - ведь если упадут одна за другой на столешницу, Хакан сразу поймёт, какая у него карта!
Первым заболел Скарабей: тлел, словно порченный сноп разрыв-травы, а только тлеть перестал, болезнь взорвалась, разлетелась. Буяка о том, что в десятке Весёлого больной, конечно же, предупреждали, сотник лишь отмахнулся - ничего страшного. Тоже ошибся.
По липкой от жирных пятен столешнице бежит мокрица, свалилась с карты некроманта. "Что же у него тогда? - теряется Рагнар в догадках, - неужели туз?" Играют в "Три колышка" - любимая карточная забава их десятка, вот только десятка больше нет, из живых лишь они с некромантом да Точило с Рубанком, которых, кажется, не взять никакой заразе.
- Помнишь стенания Щавеля, что живыми нам отсюда не выбраться? - спрашивает Хакан, размазав мокрицу ударом ладони. - Пророческие оказались слова...
Сильная целебная магия была под запретом, как и любая другая сильная магия, слабая же не помогала, потому Рагнару было искренне интересно, какой господин сотник сделает ход. Решение Буяк принял странное, но действенное: вызвал к себе некроманта.
- Послушай, красавчик, возможно ли сделать зомби при той мере магии, которая нам дозволена? - задаёт сотник вопрос.
- Возможно, - следует осторожный ответ, - однако, боюсь, пользы от таких зомби будет мало. Больше декады-двух не продержатся, начнут расползаться на куски.
- На куски, говоришь? - потирает руки Буяк, - так это же славно!
- И ещё момент, - добавляет Хакан, - по опыту знаю, что не каждый живой согласится работать с мертвецами.