Собирание игры. Книга третья. Петушки-Зазеркалье

Гости… Не много ли я гостей позвал… в поездку. В сочиняемое Зазеркалье… Хм… Голос каждого не передать… объёмно… А сам Додо? Ну так он на то и Додо! – Чарльз Лютвидж Доджсон… З-д-жжж… Ладно хоть «ю» затесалась… И «ь»… Или всё же Чарлз?… Рлзз!… Гости и свои, и чужие… Из любимых «чужих» книг… Значит – не чужие… «Китёнок» как-то говорил, что «голосов» в сочинении, в лейтмотивах… не должно… Да ясно! Повторялось уже… Да, да – не в курятнике же! Сюжетных две-три линии… И скрытые от читателя точки их взаимодействия! Всегда – тайна! Всегда – стереоэффект… Не плоско! Ассоциаций неясных подпустить…, трепета…, ожидания чего-то… И без «разобъяснений» школьных. Тайна всегда за пределами сочинения… И всякая попытка неполна… Ясно, ясно – «фуговая техника»… Это-то – да! Но моя природная дурацкая старательность… Ох, мешает! Ведь взял на вооружение те две цитаты, что люблю ещё со школьных лет, с Дюма и Жюля Верна:

«Тайны – единственное, что может сделать для нас современную прозу увлекательной и загадочной»… Ха, я тут в Оскаре одно словечко поменял… Ха, не надеясь на «Оскара»!

«Чем менее сюжетная история правдива, тем больше она доставляет удовольствие»… Хм, и тут, у Френсиса… Тут добавил словечко… По свойски… Свои же пацаны… Да и непосредственное нахальство приятней посредственной прилежательности… Фу, словечко то какое… К кому прилечь-то?

Теперь Веничка… Мой нежный, деликатнейший бичуган… Бывший интеллигентный человек, оставшийся верным своей интеллигентности даже в маргинальном панцире… Пусть! Пусть в чемодане алкоголь, но ведь в душе – васильки и нега! Он даже не обозлён на всех этих уродов, загнавших его в «подполье» жизни! А может ему в кайф быть иноходцем, посторонним? Что точно – ему в кайф быть Одиссеем! Свободным шлимазлом! Да, ему хронически не везёт в жизни! А что, Поэту должно везти? Дааа… Вот тут и зарыта «моя собака»! Та, что стережёт моё вдохно… И вдох, и выдох караулит, падла! Я-то буржуазен вдоль и поперёк! Я хочу быть везунчиком, хочу успеха… Славы! Такой не годиться в Поэты! Нет!

Впрочем… Отчаяние у каждого своё… И Мечта – своя… И Вера… И Дар… И Путь…

«До самого красивого никогда не дотянешся!».

Разве ты, Веничка, этого не знал?

– Да знаююю, конечно… Но хочется… неги…

Он всё равно будет рваться в Петушки! До самого края…, своего обрыва!

А крылья? Нам же обещали, что вырастут крылья! Стоит лишь прыгнуть с обрыва… Таки не злорадствуй, обыватель! Выросли! Есть Книга На Века!

Века… Время… Опять оно… Что же: «всё боится времени, а время боится Сфинкса… И пирамид… Время, Веничка, – дело тонкое…».

Черский не пошёл сегодня на традиционную вечернюю прогулку в свою любимую лощину, что не каким-то уж серьёзным каньоном, но впечатляющим разломом земной тверди уходила вниз от дома к морю. Он намеревался сегодня лечь пораньше, чтобы и встать пораньше. Завтра к вечеру приедет «Гоша Кит». И нужно всё приготовить, чтобы достойно встретить старого друга! И нужно, тем не менее, поработать до его приезда… Поработать – всегда! Хоть два часа… Закон! Не правило, а просто уважение к своей профессии… Тем более творческой, беспокойной и хоть и не регламентированной временем… а… забирающей всё время…

Савва Арсеньевич всё повторял про себя «он», думая о Грише, а в «уходящем» куда-то, в некую лощину, сознании звучал уже не «он», а «ом», сакральная мантра «начала и силы»… И Алиса успокаивала, напевая:

Ловлю я бабочек больших

На берегу реки.

Потом я делаю из них

Блины и пирожки…

И ему уже чудесится Набоков со своим сачком…

* * *

Вот автор скандальной «Лолиты» хочет поймать очень красивую бабочку… А Саввик кричит:

– Нельзя! Это не бабочка! Это душа моей Млады!

Любитель нимфеток презрительно отвечает: